Ave commune!

– Согласно народному решению, – вмешался с надменным голосом Аристарх. – Народом, нам велено взять двадцать пять процентов от общего числа пленных, а остальных – убить на месте и сжечь, чтобы они своими телами не осквернили земли обетованно-коммунистической.

– Согласен, – поддержал его Владимир. – Решение народа в этой части надобно исполнить.

– Я бы взял побольше людей, дабы усладить народ наш подарками ему, – воспротивился Форос. – Я буду призывать армейских, дабы они брали в плен коммунопротивных людей. Порадуем народ в ульях новыми предметами для забав народных.

– Кстати, у нас будет помощь элитного десантного полка? – спросил воин в серой одежде. – Если так, то это вообще чудесно.

– Насчёт этого – к товарищу Форосу.

Тут же раздалась холодная речь существа:

– Я не стал испрашивать помощи у полка нашего улья, не у нашего Егерско-Оперативного и Третьего Сторожевого. Нам же нужно держать границы под охраной ведь рядом Рейх.

– Форос, – недовольно пробурчал Аристарх. – У нас не достаточно сил, чтобы быстро подавить врага.

– Но элитный десантный полк самостоятельно выразил желание присоединиться к карательной операции по подавлению мятежа, – в отголосках электронно-металлического громыхания раздалось нечто смахивающее на безумную и неестественную радость.

– Вот это я понимаю, помощь! – обрадовался Владимир. – Теперь то мы точно вроем эту шваль в землю.

– А как они собираются к нам попасть? А то я не хочу остаться без поддержки во время наступления.

– Товарищ Аристарх, не маловерничайте. Они придут по воздуху. И если больше по ним вопросов больше нет, что у нас есть ещё по целям и задачам?

– Больше ничего нет, – почтенно и в один голос сообщили товарищ Аристарх и Владимир.

– Ну что ж раз все планы и задачи обговорены, то я думаю можно и сказать слово коммунистическое, ибо как целая армия, военная машина, да без напутствия от иерарха народного! – Стукнув посохом по полу, и радостно заголосив металлом, Форос потянулся к одному из ретрансляторов, чтобы забить радиоэфир свое пламенной речью, которую все приготовились слушать внимательно, ведь говорит сам представитель народа, который позовёт их от имени и по воле кучи людей убивать и истреблять другой люд.

Глава двадцатая. Багряный молот

Следующий день. Утро.

Рассветает и небо зажглось, только не от того, что появилось солнце, совершенно не поэтому. Авиация – реактивные самолёты, издавая ревучий рокот двигателей, пикируют над разорённым городом и скидывают груз ненависти – бомбы, и ракеты отпущены в свободный полёт и уже несутся к земле, чтобы отчистить её от нечестивцев в глазах руководства Директории Коммун.

Над лесом руин и разрушенных построек проревели три самолёта, обтекающих форм и сбросили дождь ярости на головы людей. Давиану пришлось укрыться за каким-то зданием, чтобы его не ранило осколком, и он лишь мог представить, как снег вместе с каменной крошкой ударил фонтаном, и какое-то здание исчезло в вихре огня.

– Проклятье! – сплюнул парень, когда в его ушах поселился дикий гул и побежал дальше, согласно приказу.

Окраины города превратились в одну большую мясорубку, куда бьют гаубицы сопротивления и месит артиллерия наступающих войск и парню именно там предстоит занять позицию, на передовой, чтобы встреть врага мужественно. Бронежилет сильно оттягивает к земле, в придачу к плотной одежде, а руки заняты той же винтовкой.

Ещё раз над головой раздался дикий резкий гул и появился один из самолётов, к которому откуда-то из руин рванула шипящая ракета, отразившая на своём тёмно-зелёном корпусе образы неба. Самолёт попытался свершить маневр уклонения, но ПЗРК мятежников ранил его в правый борт, и судно плюнуло огнём и осыпало окрестности звенящими металлическими осколками, устремившись пламенной кометой к земле. Ещё пара мгновений и страшный взрыв где-то за руинами заглушил звуки стрельбы и рокот взрывов на передовой.

Небо для Директории Коммун оказалось закрытым и те, кто считали, что смогут крушить сопротивление сверху сейчас, наверное, обливались слезами из-за того, что им придётся встретится лично с врагом и пехотой, танками решать вопросы войны, не прибегая к небесной каре.

Давиан не радостен, не печален. Ему уже всё равно – он давно умер в душе и сейчас готов был отдать жизнь, лишь бы уже не чувствовать, не видеть и не слышать вой пика конфликта. Только мысли о Юле дёргают в нём за струны жизни, только скорбь о девушке и том, что её, скорее всего, предстоит умереть, находит свой отголосок в осколках жизнелюбия и человечности.

– О, как бы я хотел, чтобы она выжила, – подняв лицо к небу, обратился Давиан в надежде на то, что его услышат.

Ещё пару метров сквозь тропинки между нависшими разрушенными постройками миновал Давиан и каждое из зданий – призрак былых времён, готов обрушиться прямо на его голову и похоронить навечно.

Он миновал их и выбежал прямо к своему отряду – десять человек, разодетых кто в куртку, кто в пальто и на всех средние и лёгкие бронежилеты, а в руках по тонкоствольной штурмовой винтовке, с некрупным корпусом и прицелом.