Ава

С годами родители ссорились все чаще и чаще, а время до примирения становилось все длиннее и болезненнее. Мы с Эммой не понимали, что происходит. Вроде бы стали жить в достатке, в новом доме, мы учились вполне хорошо, а родители занимались любимым делом, но их отношения все равно рушились на глазах. И вот после очередного громкого скандала папа собрал вещи и съехал от нас. До сих пор не знаю, кто был виноват — то ли мама папу наконец-то выгнала, то ли он не выдержал первым и сам решил уйти, а она не стала его останавливать. Нас с Эммой в подробности не посвящали. Просто поставили перед фактом. Сказать, что наш мир рухнул, значит не сказать ничего.

Мы пытались их помирить, мотались между их домами и старались как можно больше времени проводить с ними обоими. Мы искреннее верили, что таким образом сможем склеить нашу семью обратно, что папа и мама затоскуют по былым временам и вновь сойдутся, но чуда так и не случилось. И чем больше таяли наши надежды, тем хуже нам самим становилось.

Мы пошли разными путями. Эмма закрылась в себе и почти ни с кем не разговаривала. Она постоянно читала, начиная от учебников, заканчивая первыми подвернувшимися под руку книгами и журналами. Тоннами поглощала информацию и думала только об учебе. Уроки и чтение — единственное, что заставляло ее концентрироваться на полную, чем она нещадно пользовалась. Когда же она уставала настолько, что буквы перед глазами расплывались, то ложилась на постель и упиралась взглядом в стенку. Так она могла лежать часами без единого движения, но и спала при этом достаточно мало.

Постепенно, с течением времени, ее начало отпускать. Выбор из книг и журналов стал более осмысленный, уроки снова стали неприятной обязанностью для поступления в колледж и в апатию она больше не впадала. Только по ночам иногда смотрела пустым взглядом в потолок, но и эта странность у нее постепенно прошла.

А я в отличие от сестры выбрала другой способ справиться с жизненной катастрофой. Поначалу снова просто нажимала пальцем на кончик карандаша, но той незначительной боли больше не хватало. Тогда я стала тыкать им себя, но чтобы воткнуть карандаш, например, в бедро нужно было приложить изрядную силу, а решиться на настолько сильный удар и причинить себе такой вред у меня не получалось. Поэтому я перекинула свое внимание на иголки. Я пряталась в доме в самом тихом месте с бутылочкой перекиси водорода и ваткой и тыкала себя иглами и булавками. Сначала боязно и осторожно, но постепенно протыкала кожу до самой крови и далеко не сразу вынимала их из себя. Я мучила себя, но боль меня отрезвляла. Она вбирала весь мой гнев и ненависть, обиду и злость, и позволяла словно бы выдохнуть их, пережить самые тяжелые истерики и скандалы. А их было немало.

Я всегда была трудным ребенком, но после того, как родители разошлись, и вовсе от рук отбилась. Скандалила с мамой каждый божий день по любому поводу. С папой тоже была груба, но он, словно бы чувствуя вину за то, что оставил нас с Эммой, старался быть с нами очень внимательным и добрым, так что ругаться с ним становилось сложно, да и не особо хотелось. Зато с мамой, ооо… Когда наши взрывные характеры сталкиваются, то начинается настоящий конец света, и в те времена было намного хуже, чем сейчас. Я кидалась на мать, она мне отвечала тем же и часто жестко наказывала, то лишая всех карманных денег на месяцы вперед, то запирая в комнате или придумывая еще чего похуже. Естественно, злость на нее стала моим перманентным состоянием, и мне нужно было хоть как-то отвлекаться от бушевавших внутри чувств. Эмма знала о моем секрете и все видела, но молчала и только просила меня быть осторожнее и не переусердствовать.

Но мало-помалу я стала не просто выплескивать эмоции через боль, а экспериментировать со своим телом. Я тыкала себя булавками, резала лезвиями и играла со спичками. С каким-то пугающим энтузиазмом я изучала свои реакции на травмы, разглядывала поврежденную кожу, ожоги, порезы и кровь. Я все чаще улавливала тот странный момент, когда после острой боли приходит маленькая толика своеобразного удовольствия. Конечно, результат зависел от множества нюансов — далеко не всякая боль приносит приятные ощущения после себя. Но если подходить с умом и осторожностью, можно было добиться поразительных результатов. Так что да, я всерьез увлеклась своими плотскими переживаниями, заодно изрядно подпитывая их душевными.

Честно говоря, я тогда очень смутно представляла, что такое БДСМ в целом и садомазохизм в частности. Да и не особо интересовалась. Подростком меня совсем не будоражили расхожие и от того очень карикатурные образы жестоких господ, мужчин и женщин в латексе и коже, и их жалких безмолвных рабов на цепях и в глухих масках. Мои мечты и фантазии были совсем другого рода, больше о привычной и обычной романтической любви и захватывающих дух приключениях в компании возлюбленного. Интересы в фильмах и книгах также концентрировались на мелодрамах, разного рода фантастике и ужастиках. Пока мне в руки не попала книга «Коллекционер» Джона Фаулза.