Ава

Сама Ава молча смотрела застывшим взглядом в пустоту и терпеливо ждала, когда на нее перестанут кричать. Внутри у нее все клокотало от гнева. Ей хотелось вскочить на парту и самой наорать на миссис Уорд, которая давно уже не давала ей житья — по справедливости и нет. Ей хотелось защититься. Но вместо этого оставалось только держать себя в руках, терпеть и крепко-крепко сжимать карандаш, незаметно нажимая подушечкой большого пальца на остро заточенный кончик.

— Если с одноклассниками в ответ на травлю я еще могла подраться, а в ссорах с родителями позволить себе поскандалить с ними, то против учителей и других взрослых я ничего не могла поделать. Они были намного старше меня, они не были моими родными и якшаться со мной никто бы не стал. К тому же я боялась вылететь из школы, ведь мама с папой столько сил и денег вложили, чтобы устроить меня в хорошее учреждение, и я не могла их так подвести. Позже, через пару лет мы переехали, в другой район с лучшим жильем, и меня перевели в другую школу, где у меня сложились намного более удачные отношения с учителями и одноклассниками, но было уже поздно.

Я старалась терпеть, когда на меня орали. Потом заливалась слезами где-нибудь в тихом месте за школой или дома, но перед учителями изо всех сил держала себя в руках. Получалось плохо. Я не могла отвлечься и абстрагироваться от ситуации полностью, пока не нашла один маленький способ. Кажется, я подсмотрела его по телевизору, в фильмах и сериалах, — заметила, что когда кто-то очень злится, то ломает что-то рядом с собой, дает выход своим эмоциям и ему становится намного легче. Поэтому, когда на меня начинали орать учителя или навязчиво травили одноклассники во время урока, я начинала сжимать в кулаке карандаш. Я искренне верила, что если сломаю его, то гнев тут же пройдет и мне станет намного лучше.

Конечно, у меня ничего не получалось. Я была маленькая девочка — намеренно переломить карандаш было мне не под силу. Меня более-менее спасала концентрация на своей цели, хоть как-то отвлекала, но недостаточно, чтобы всерьез помочь. Я пыталась и так, и этак, пока в один день случайно не надавила большим пальцем на острый кончик. Он впился не до крови, даже нормального следа потом не осталось, но все равно весьма чувствительно. Больно. И только тогда меня впервые немного отпустило, мне стало чуточку легче.

С той поры я больше не старалась сломать карандаш, а нажимала на его кончик пальцем. Боль, такая долгая, как я хотела, действительно помогала. Она меня отвлекла, будто ластиком стирала реальность перед моими глазами. Неожиданно для себя я нашла в ней подругу, и была полностью уверена, что со мной все нормально. Причинять себе боль — нормально.

Я не рассказывала о своем секретном методе родителям, но поделилась с Эммой. Она попробовала тоже, но боль отпугнула ее. Она показалась ей слишком неприятной и ужасной. Но мы решили, что, наверное, просто по-разному чувствуем, как запахи, звуки и вкусы. Ведь нравилась же Эмме тушеные овощи, которые я в детстве на дух не переносила. Так что нам казалось, что нет ничего страшного в том, что боль мы воспринимаем каждая по-своему. На том и сошлись.

На самом деле, на экспериментах с карандашом все вполне могло закончится, тем более, что я перешла в школу, в которой было намного комфортнее. У меня даже успеваемость резко возросла, и рисовала я больше не на уроках, а в школьном художественном кружке. К тому же я начала взрослеть. Мое тело менялось: исчезла детская припухлость, появились более женственные линии и изгибы. Грудь так и вовсе росла, как на дрожжах. Да, появились и такие неприятные моменты, как прыщи и черные точки, с которыми я отчаянно боролась всю свою подростковую жизнь, но все же та метаморфоза, которая со мной происходила, мне нравилась. Возможно, во мне говорило нежелание поддаваться своим старым обидчикам из первых классов, позволять им победить и признать, что я действительно дурнушка, но в любом случае я старалась любить свое тело и не позволяла себе скатиться в комплексы по надуманным поводам. Эмма меня сильно поддерживала, мы вдвоем удерживали друг друга от мнимых переживаний по поводу внешности и смотрели на все с лучшей стороны.

Помогали нам держать самооценку и родители. Понятно, что для папы мы, любимые дочки, всегда красавицы, но мама с младых лет воспитывала в нас чувство собственного достоинства. По ее мнению себя надо любить, потому что для себя ты — это тот самый человек, с которым судьба вас связала раз и навсегда, от которого не сбежишь и не спрячешься, и лучше уж постараться с ним жить в мире, чем ненавидеть. Можно любить других до безумия, но любовь к себе все равно должна быть важнее. Мама крепко привила нам с Эммой эту идею, но у всего есть обратная сторона медали.