АУТОДАФЕ ЛЮБВИ (СИ)

По мере приближения к Большому Залу звуки музыки и смеха все усиливались, в темном коридоре и потаенных углах стали появляться парочки, которые стремились уединиться, а из–за одной малоприметной ниши в стене, которую закрывали массивные рыцарские доспехи, доносились весьма характерные стоны, и Гарри, ускоряя шаг, пошел дальше по коридору. Жизнь продолжалась, люди веселились, праздновали и трахались, но в жизни Гарри Поттера все изменилось, сломалось и пошло под откос. Сначала он тоже веселился и праздновал, и тоже трахнулся, только как–то не так, как все нормальные люди – трахнули его, и теперь он стал опущенным педиком, и с этим ему придется жить, ощущать себя неполноценным парнем, ущербным, и знать, что он уже никогда не станет нормальным мужчиной, потому что Малфой поимел его, как девчонку. Этот факт теперь до конца жизни будет как позорное клеймо на его теле и в его душе.

Даже под страхом смерти Гарри никогда бы в жизни никому не открыл этот позорный факт своей биографии, зря Малфой опасался огласки, но ему самому придется как–то жить с этим, и Поттер не знал, сможет ли он смириться с тем, кем он стал. И как он теперь будет учиться в Академии вместе с нормальными парнями, постоянно думая о том, что он сам – шлюха с разъёбанной жопой? И еще Гарри было очень стыдно думать о том, что изнасилование принесло ему удовольствие. Но в те мгновения, когда хуй Малфоя задевал какую–то очень чувствительную точку у него внутри, он испытывал такое наслаждение, что был на грани обморока. Он никогда ничего подобного не ощущал, а простое самоудовлетворение не шло ни в какое сравнение с тем, что он недавно пережил. Теперь гриффиндорец уже склонялся к мысли, что секс и мастурбация – очень разные вещи, и какая–то паскудная мысль где–то на задворках его сознания говорила о том, что ему очень бы хотелось еще раз испытать это удовольствие, которое он совсем недавно пережил. Он гнал от себя эту гадскую мысль, она казалась ему таким же извращением, как и то, что с ним сделал «хорек». И еще Поттер пытался убедить себя в том, что теперь не только он педик, Малфой такой же грязный извращенец, как и он, и хотя слизеринец выебал его в жопу, но ведь он тоже трахнул Драко в рот. Эта мысль немного возвращала Гарри былое самоуважение и чувство собственного достоинства, которое, казалось, было растоптано окончательно. Думать о том, что Малфой сам отсосал у него, Поттер не хотел, и предпочитал видеть этот факт только так, что он первый выебал слизеринца в рот, дал ему за щеку, натянул по самые гланды, отвафлил сукина сына. И хотя это было не так больно и унизительно, как быть выебанным в жопу, но хоть как–то компенсировало недавний позор и бесчестие. Мысль, что Малфой – защеканец, грела Поттеру душу, и пока он дошел до Большого Зала, то почти сумел убедить себя, что все так и было, и счет между ними 1:1, ничья Гриффиндор–Слизерин, а когда он набьет «хорьку» его мерзкую наглую морду и отвафлит еще раз, победа снова будет за «гриффиндорским львом».

Гарри глубоко вздохнул, подтянулся, распрямляя плечи и выпячивая грудь. Он вошел в распахнувшиеся перед ним двери Большого Зала и снова очутился в атмосфере праздника, всеобщего веселья и ликования. Поттер медленно шел мимо смеющихся людей, мимо вальсирующих пар, и снова начинал чувствовать себя изгоем, не таким, как все эти нормальные люди, будто бы он только что подцепил какую–то позорную заразную болезнь, которая разъедала его душу и тело изнутри. Парень старался идти, не поднимая глаз, поэтому очень часто наталкивался на танцующих или проходящих мимо него, поспешно извинялся и краснел, но все только доброжелательно улыбались ему в ответ – народный герой и всеобщий любимец имел право немного выпить на своем собственном празднике, на торжестве, устроенном в его честь, и даже не должен был извиняться за такую мелочь, как отдавленная нога или толчок в спину.

Первой его увидела миссис Уизли и тут же, обняв за плечи, заботливо поинтересовалась, как он себя чувствует. Гарри невразумительно что–то промычал и снова жутко смутился, встретившись взглядом с Джинни. Он туго сжал анус, чтобы случайно не оконфузиться в присутствии будущих родственников и своей невесты, пытаясь удержать непроизвольный пердеж. Чувствовал он себя мерзко до невозможности, а пульсирующее болью очко не давало ему забыть об этом ни на минуту.

– Я домой хочу… – выдавил из себя парень.

– Конечно, милый, ты такой бледный, – сочувственно произнесла будущая теща, и тут же наставительно добавила, видимо, уже имея на это все основания: – В другой раз, Гарри, ты не будешь так напиваться.