Вот такие события предшествовали «атомной миссии Гейзенберга», и тут возникает еще один вопрос: чья же все-таки это была инициатива – лично Гейзенберга, Гейзенберга и Вейцзеккера или целой группы германских ученых, которые догадывались, что Бор при желании мог бы создать надежный канал обмена информацией между ними и физиками-атомщиками из США и Великобритании?.. Подводя итоги поездки Гейзенберга, большинство историков науки и физиков-профессионалов сходятся на том, что миссия немецкого ученого оказалась в целом неудачной. Трудно из временной дали точно оценить, что же привело к непониманию и даже отчасти рассорило двух великих физиков. Возможно, это была конфиденциальная информация о том, что Гейзенберг громогласно ратовал за создание «великой Германии» и даже в чем-то оправдывал немецкое вторжение в Польшу, Данию, Норвегию и страны Бенилюкса.
Юнг и особенно Гернек, а также известный биограф Эйнштейна Карл Зелиг доказывают, что все свои национал-патриотические заявления Гейзенберг делал с одной целью: спасти немецких ученых и дать им возможность продолжать исследования. Прямолинейный Бор был весьма политически наивен, поэтому не мог и не желал понимать сложных двойных дипломатических игр Гейзенберга, поэтому при встрече сразу же повел себя несколько замкнуто и даже сухо.
Вернер Гейзенберг и Нильс Бор
Реконструируя те давние события, Юнг считал, что Гейзенберг начал разговор с рассказа о сильнейшем давлении, оказываемом нацистами на немецких физиков. Затем он аккуратно стал переводить разговор на создание атомной бомбы, делая акцент на том, что его группа и все знакомые физики решили сделать все возможное, чтобы не допустить производства ядерного оружия. Было бы справедливо, чтобы идею этого «надправительственного» моратория Бор по своим каналом распространил среди западных и советских физиков. Однако когда Гейзенберг, подводя итоги разговора, напрямую спросил, считает ли Бор возможным создание в близком будущем ядерных боеприпасов, тот вообще сделал вид, что плохо понимает смысл подобных исследований. Он сослался на то, что еще с апреля 1940 года ничего не слышал о развитии атомных исследований в Англии и Америке. И вот тут, чтобы определиться в своих позициях, Гейзенберг набрался смелости и заявил, что уверен в скором создании подобного страшного оружия…
Согласно завещанию Бора все его архивные документы должны были быть обнародованы не ранее чем через пятьдесят лет – в 2012 году, однако по просьбе руководства Копенгагенского института теоретической физики часть архива была предана гласности через сорокалетие – в 2002 году. Тогда и стали известны так и не дошедшие до Гейзенберга слова его давнего друга:
Подвергал Бор сомнению и утверждение Гейзенберга о том, что он всячески пытался саботировать конкретное воплощение германского «Уранового проекта»:
Видимо, письмо это казалось Бору принципиально важным, потому что он не отправил письмо сразу, а еще не раз возвращался к нему, диктуя своей жене, сыну и помощникам различные варианты, но так и не закончил эту работу до самой своей смерти в 1962 году. В результате письмо, как уже сказано, осталось неотправленным, сохранилось в архиве и было опубликовано, вызвав гневную отповедь сына Гейзенберга.
Мнение Бора в чем-то поддерживал и еще один известнейший физик прошлого века, один из соавторов «Манхэттенского проекта» и конструктор американской водородной бомбы Ханс Бете. Как и Бор с Гейзенбергом, Бете стал лауреатом Нобелевской премии по физике 1967 года «За вклад в теорию ядерных реакций, особенно за открытия, касающиеся источников энергии звезд». Этот участник создания американского атомного оружия долгое время доказывал, что Гейзенберг намеревался построить лишь гражданский атомный реактор, но отнюдь не ядерное оружие массового уничтожения, однако поменял свое мнение после опубликования письма Бора. Незадолго до смерти он во всеуслышание заявил, что, видимо, в 1941 году Гейзенберг все же хотел сделать бомбу.