Тут он не соврал. Даже начальство смотрело на подобное нарушение устава сквозь пальцы, да и случаи были очень уж редки. Не каждый здесь обладал настолько обширными и влиятельными связями, чтобы вместе с патронами и провизией ему из тыла присылалась «волшебная пыль». Подкупить там, пригрозить тут и вуа-ля. Джесс ещё будучи простым гражданским не тревожился о своём здоровье, а теперь, на войне, где каждый день мог стать последним, он принимал сумасшедшие дозы. Благодаря этому или же своему безрассудному характеру, Джесс неизменно кидался в атаку первым. Ещё только комбат набирал воздуха в грудь, чтобы громогласно объявить «первая шеренга — в бой!», Эсно уже не было в окопе. Новобранцы смотрели на него как на бога.
— А мне трýсы нравятся, — говорил он, когда его ставили в пример перед пополнением. — Они не настолько смелые, чтобы отступать. Ха-ха-ха!
Это была ходовая шутка в батальоне смерти, где дезертиров убивали свои же.
Само собой, не всё было так радужно, у эликсира смелости были свои побочные эффекты. Галлюцинации и депрессии — самые безобидные из них, но именно они довели Джесса до позорного столба.
Однажды он расстрелял из автомата стаю ворон. Дело было ранним утром, и он, разбуженный их гвалтом, выбежал из палатки в одном исподнем и начал палить по птицам, выкрикивая:
— Пошли нахер отсюда! Не трогайте их! Убью! А-а-а! Чёрта с два вы их будете жрать! Что, смешно, твари? Получайте!
Он бегал по перепаханному полю, выпуская обойму за обоймой до тех пор, пока Седой не повалил его и не обезоружил. Разумеется, на столь вопиющее дисциплинарное нарушение Голдфри закрыть глаза никак не мог, даже с учётом того, что Эсно был неприкосновенен. Дваждырождённых можно было сажать на гауптвахту, но никогда прежде их не подвергали телесным наказаниям. Но так как к тому моменту на гауптвахте Джесс сидел уже неоднократно, Голдфри прописал ему пять ударов плетью «за вредительство».
— Выбей всю дурь из этого дебила, — приказал он своему «псу». — Тратить дефицитные патроны. Вот ведь мразь.
Пресвятой — тайнотворец командира — был в батальоне палачом и знаменосцем. Его руками совершались самые жестокие убийства и наказания, а так же неслась к победе наша святыня — знамя, под которым мы все стояли на коленях, принося присягу. Но Пресвятым его прозвали не за это, а потому что он перед каждым боем бегал за благословением к полковому священнику. При этом едва ли Пресвятой верил в Бога, ему просто нужно было одобрение от кого угодно. Такое поведение могло бы показаться странным, если бы у Пресвятого был другой контроллер. Но — увы и ах — он подчинялся Голдфри, а тот вряд ли считал нужным время от времени хвалить своего раба.
— Это «чёрные», командир, понимаешь? — объяснял взахлёб Эсно, пока «пёс» майора привязывал его к столбу. — Посмотри на них. Они с ними заодно. Я точно тебе говорю…
— Ты и ты, — добавил Голдфри, ткнув пальцем в Загнанного и Атомного. — Смотрите внимательно и запоминайте. Это ждёт ваших недоумков-контроллеров, если они или вы решите выкинуть что-то подобное.
Щелкнула плеть и Джесс испуганно вскрикнул, вызывая у Пресвятого смех.
— Пока ещё рано кричать. Я только разминаю запястье, — его голос сочился азартом. Он хотел преподнести Эсно первый удар как сюрприз. За каким из этих щелчков последует боль?
Я украдкой следила за Седым. Он был старшим из тайнотворцев и самым послушным из них. По части дисциплины с ним не мог тягаться даже «пёс» Голдфри, потому что тот до семнадцати лет принадлежал самому себе, а Седого дрессировал сначала забулдыга отец, потом убийцы отца — какая-то трущобная банда, потом отец Джесса, потом сам Джесс. В итоге Седой стал настолько покорным, что даже если бы хозяин приказал ему взорвать роддом, он бы только уточнил к какому дню и часу. Джесс гордился им не случайно: Седой не смел даже дёрнуться без команды.
Поэтому это шоу ограничилось одной лишь поркой. Никаких драм и истерик. Правда, во время экзекуции Николь упала без чувств от перевозбуждения. Вряд ли тогда она могла представить, что ей самой выпадет шанс побывать на месте Эсно.
Словом, Джесс запомнился мне лучше остальных. Это почти смешно, ведь нас он не запомнил совершенно.
Глава 30
Самый тяжёлый бой — первый, но самый страшный — рукопашный. Даже мне не с чем сравнить чувство, когда ты следишь из окопа за приближением врага и ждёшь суицидальную команду. Победа или смерть. Патронов и гранат нет. Бей прикладом, коли штыком, души руками, рви зубами. Для тайнотворцев это ещё ничего, но простые солдаты сходили от ужаса с ума. Им предстояло выйти под свинцовый дождь, потому что иначе их убьют свои же. Они были убеждены не только в неминуемости собственной смерти, они уже мысленно похоронили весь батальон, не зная, что Гектор Голдфри и Пресвятой, Николь и Загнанный, Джесс и Седой уже не раз выбирались из ситуаций и похуже.