Атомное комбо

— Н-не… нет…

— Ты считаешь себя женщиной? Похоже, я понапрасну трачу на тебя своё драгоценное время, потому что бабы мне не нужны. Я приехал за солдатами.

— Так точно, господин майор!

— Что «так точно»?

— Так точно, я солдат!

— Не женщина? — с театральной растерянностью спросил он.

— Так точно, я не женщина!

— Тогда мне от тебя тем более не будет никакой пользы. — Казалось, пульсация в голове была не моей собственной. Казалось, я слышу биение сердца взбешённого этим унижением Ранди. Некогда за похожие слова он едва не лишил человека жизни. — Глядя на тебя становится ясно, что вся твоя маломальская ценность спрятана в штанах. Но если ты сама отрицаешь свою женскую суть, какая мне будет от тебя польза?

— Вы здесь не ради меня, господин майор. А ради моего тайнотворца.

Умничать… умничать было нельзя. Это ещё глупее, чем просто перечить.

— Тайнотворца? Это ты про своего кобеля? — Молчание. — Высокопарные прозвища… как похоже на элиту. Для меня он и любой такой же, как он — зверьё. Пёс. И если уж ты для меня — ничто помноженное на ноль, то как я должен относится к нему?

Господи, почему этот спектакль так затянулся?

— Похоже, эта задачка слишком сложна для тебя. Просто уясни себе, что ты отныне не женщина, а солдат. А он — не тайнотворец, а пёс. Повтори.

Я совершенно напрасно считала учебку бессмысленным издевательством.

Зачем? Голдфри, в самом деле, проверял нашу покорность? Или же он пожалел меня, поэтому пытался выставить себя невыносимым ублюдком, которому не захочется доверять свою жизнь?

— Я солдат, а он… он… пёс.

— Я не слышу!

— Я не женщина!

— Громче! Ори, чтобы все тебя слышали!

— Я солдат! Он пёс!

Тяжело дыша, я думала над тем, что ещё не скоро осмелюсь посмотреть Ранди в глаза.

Голдфри глянул на наручные часы, всем своим видом показывая, что делает нам огромное одолжение.

— Машина ждёт у ворот. Пятнадцать минут на сборы.

Нам хватило и десяти.

Глава 28

Так мы попали туда, куда так рвались. В ад. Мы проведём в нём символичные два года, и это будет худший период нашей жизни. Оккупация была нашим первым знакомством с войной, прелюдией. В Раче всё было детским: детская боль и страх. Детское бессилие. Теперь настало время бессилия взрослых.

На моих глазах умирали наши солдаты, и как бы я ни старалась, они всё равно умирали.

На моих глазах наступали чужие, и независимо от того, что я об этом думаю, они всё равно наступали.

Мои знания, моё желание, моя любовь или ненависть, как совсем скоро выяснилось, не значили ничего. И это было страшнее всего — осознание собственной немощи.

Первый бой — крещение. Что-то в тебе умирает, даже если с виду ты остаёшься целым. Ты на многое начинаешь смотреть по-новому. Многое понимать. Например, что война — это коллективная работа. А ещё — что всех не спасти.

После первого же сражения я получила выговор, а если просто — меня лихо обматерил санинструктор.

— Ты же, так тебя раз эдак, видела, такую-то мать, что они не выживут!

— Они просили… умоляли их спасти… Они так кричали…

— Ну какая тут от тебя польза, скажи мне?! Мало того, что не вынесла ни одного живого солдата, так все медикаменты на трупы извела.

— Но они были живы…

— И где они теперь, чтоб тебя?

Такое в госпитале не увидишь, такому не научишься. Только на практике ты узнаёшь, что:

а) В первые минуты боя больше раненых, чем убитых;

б) Умирают в основном не от пуль, а от осколков;

в) Пуля, попавшая в сердце или в голову, — один шанс из ста. Обычно умирают долго, от потери крови или её заражения, поэтому от твоей расторопности всегда зависит чья-то жизнь;

г) Медикаментов, как и патронов, никогда не бывает много. Если увидишь на поле боя вражеского санинструктора или санитара-стрелка, убей и забери трофеи. Это вопрос выживания и не только твоего.

— Забудь про честь и этику! — надрывался комбат, перекрывая грохот миномёта. — Убивай их, Палмер! Иди и убивай! Убивай и ори «сдохни, сука!» Чтобы я тебя отсюда слышал!

«Что они сделали с твоей матерью, Палмер?» — голосом Голдфри звучало в моей голове: «Что они сделали с Хельхой и рахитичным Тони? С твоим домом? С тобой? Помнишь, как они хохотали, насилуя и грабя? Зачем они пришли сюда, Палмер? Чтобы ты убила их! Зачем ты пришла сюда?»

— А-а-а-а! Сдохни, сука! Получай!

В тот раз я поняла, что гореть может всё. Металл, кровь и даже воздух. Из происходящего мне больше всего запомнился звук входящей в человеческое тело пули. Влажные, резкие шлепки, похожие на аплодисменты или, быть может, на бег ребёнка по лужам.

Когда всё закончилось, мы с Ранди нашли друг друга. Он хрипло посмеивался, покрытый кровью с головы до ног, словно сорванец, перепачканный шоколадом. Как в тот раз, с Хизелем, его переполняла любовь и ненависть. Казалось, он готов потерять сознание не от усталости, а от экстаза. Его дрожащие руки тянулись ко мне, но я ещё не была готова к объятьям. За тот день я увидела слишком много мёртвых и покалеченных мужчин, чтобы так просто поверить в невредимость самого дорогого.