«Не сможешь? Значит, дисциплине нужно учиться всё-таки тебе».
Видя такие наши разговоры, любопытные солдаты подходили и спрашивали:
— Ребят, вы чего? Немые что ли?
— Да нет.
— А этот? Чего так уставился?
— Он вам не ответит.
— Потому что немой? Не думал, что таких берут.
— Он не немой. Он тайнотворец.
Узнавая об этом, солдаты обычно теряли охоту и дальше околачиваться рядом. На «псов» смотрели с опаской, но при этом считали, что если кто и сможет навести порядок, то только они. Особенно если это «псы» из Того-Самого-Центра. Здесь такие уже успели побывать, Ранди и я были не первыми. Именно сюда приказом Вольстера отправляли все «тяжёлые случаи», прошедшие экзаменовку, но ввиду своей неадекватности не допущенные к службе в элитных войсках. Вот только обычно «покупатели» за них едва не рвали друг другу глотки. Тайнотворцы — ходовой товар, даже «бракованные» они не задерживались здесь дольше, чем на неделю. А наш случай уникальный. Из-за меня, конечно.
— Тебе бы в детский сад, а не на войну.
Казалось бы, я уже привыкла и к более изощрённым и обидным оскорблениям, но от подобных слов хотелось взвыть. Они ведь даже не хотели знать о том, что я у меня гораздо больше прав на убийство «чёрных», чем у всех, кто находился в этом лагере и кому они отдавали предпочтение. Я заслужила это право, тем, что увидела, испытала и, увидев и испытав, выжила.
Когда моё терпение иссякло, я пошла на крайние меры. Молча вытерпев очередное принародное унижение, я отправилась к командиру части и после учтивого «разрешите обратиться», на одном дыхании выдала:
— Через неделю мы сбежим на фронт! К партизанам, в добровольческую армию или рванём сразу на передовую — плевать! А вы сами придумываете, как оправдываться потом перед полковником Вольстером!
За подобное хамство мне прописали три наряда вне очереди, но зато в тот же вечер командир части связался с одним из своих постоянных «клиентов». Этот «клиент» был примечателен тем, то разбирал как раз залежавшийся товар с дурной репутацией. Его звали Гектор Голдфри и, помимо того, что он был командиром батальона смерти (так называли штурмовые части армии), он сам был контроллером.
Он явился в лагерь через неделю. Исключительно ради нас. Он построил всех и осматривал каждого лишь для вида.
Это было что-то такое, что понимаешь с первого взгляда.
Гектор Голдфри не был ни красив, ни уродлив, но его внешность сразу бросалась в глаза. Он принадлежал к благородным перворождённым, но армия и война вытравили благородство из его осанки, походки и речи. Он мог как-то по-особенному себя показать… Так, что ему не хотелось перечить не из-за его командирского звания, а потому что он сильнее, умнее и лучше. Голдфри явился со своим «псом», но, несмотря на габариты и суровость второго, всем было ясно, кто из этих двоих солирует.
Я почувствовала, как напрягся Ранди, когда они остановились напротив. Голдфри и его «пёс», равно как и все до них, не замечая меня, оценивали Атомного.
— А я ведь тебя знаю, — сказал через минуту Голдфри, оглядывая Ранди с головы до ног. — Я тебя уже видел. Точно… — Он повернулся к своему спутнику. — Помнишь? Год назад в Центре нам показывали новичков. Этот недоносок был среди них самым беспокойным. Наверное, именно поэтому я тебя лучше остальных запомнил. Я ещё подумал тогда, что за наглый отброс, ведёт себя так словно стоит больше плевка на асфальте.
И он смачно харкнул ему под ноги. Ранди всё слышал, но оскорбления на свой счёт воспринимал спокойно, почти скучающе.
— Бедняга. Никто до меня не соизволил объяснить тебе, где твоё место. Твой контроллер уделяет тебе слишком мало или слишком много внимания? Одно из двух: либо это заносчивая сука, которой накладно возиться с таким неприкасаемым мусором, либо извращенка, которую ты пялишь наряду с другими дворнягами. Но в одном я уверен, смотря на тебя, точно: вкус у неё — дерьмо.
Я схватила Ранди за руку прежде, чем он успел перечеркнуть все наши шансы не только на вступление в батальон, но и на дальнейшую жизнь вообще. Покалечь он кого-нибудь, и нас казнят теперь уже совершенно точно, а для меня нет участи страшнее, чем умереть как Вилле Таргитай.
— Так точно, господин командир!
Голдфри посмотрел на меня так, словно только сейчас заметил. Может, так оно и было, потому что на его лице отразилась какая-то борьба, словно он мог пожалеть о том, что сказал только что. Возможно, у него была младшая сестра или малолетняя дочь, и ему запрещалось в их присутствии распускать язык.
— Разве я позволял ко мне обращаться? — спросил он, собравшись с духом.
— Никак нет! Прошу прощения, господин командир!
— Я тебе не командир.
— Так точно, господин майор!
— Что вы тут делали, если до сих пор не уяснили, что без разрешения вам нельзя даже моргнуть?
— Виновата!
— Как-как?
— Виновата, господин майор!
— Мне послышалось, рядовой? — Я недоуменно нахмурилась, силясь понять, в чём ошиблась. — Ты как отвечаешь? Думаешь, мне есть дело до твоего пола?