Цветочница ушла, когда большая стрелка вокзальных часов коснулась полудня. Я же оставалась на месте до тех пор, пока на небе не проступили звёзды.
Последними ушли торговки пирогами, и в воздухе, наконец, растаял дразнящий запах свежей выпечки. Сама я покидала вокзал в смятении: возможно, отменили поезд, какие-то неисправности состава, железнодорожного полотна, мало ли… Может, я сейчас приду, а он ждёт меня на крыльце, потому что я не заметила, проглядела. А может, в последний момент всё изменилось, и он добирался не поездом, а машиной.
Измученные розы уныло качали повисшими головами. Пока я дошла до госпиталя, меня облаяли все местные собаки. Ранди на крыльце, конечно, не оказалось.
Через ряд кроватей, стоящих в холле, я пробиралась на цыпочках, держа в одной руке цветы, а в другой — ботинки, чтобы не встревожить драгоценный сон раненого солдата.
— Эй, — окликнул меня шёпотом кто-то. — Красивый букет.
Я взглянула на увядшие цветы.
— Был когда-то.
— Твои?
Я, наконец, приметила говорившего и приблизилась к его койке. Старший сержант, ранение в лёгкое, руки-ноги на месте, прогнозы оптимистические. Эти данные были для меня важнее его имени или возраста.
— Продай, а? — попросил он. — Я вашей Норочке подарю.
Ну да, конечно. Кому ещё, если не Норочке.
— Держи, — согласилась я безразлично, оставляя цветы на его подушке. — Сейчас принесу вазу.
Я пошла к источнику света, где за столом собрались дежурящие этой ночью женщины. Они увлечённо беседовали, но как только заметили меня, умолкли. Кто-то подавился чаем и теперь хрипел, пытаясь сдержать кашель. Такая реакция случается, если ты обсуждаешь человека, а он, как оказалось, всё это время стоял за твоим плечом.
— У тебя разве не выходной? Мы думали, ты здесь ещё нескоро появишься.
— Мне бы вазу.
— Какую вазу? — Они шарили глазами за моей спиной, словно выискивая кого-то. — Тебе зачем?
— Может, осталась какая бутыль от физраствора или перекиси, — спросила я, не желая вдаваться в подробности. Стыдно. Эти распущенные волосы, цветы… Не хватало только белого платья.
— Не знаю. У Норки спроси. Она только отошла. Ну, знаешь, по нужде. — Они пытались заглянуть мне в глаза, залезть в душу. — А где цветы-то?
— Да я так…
— Ты только за этим заскочила? Цветы оставить? Что за цветы? Ну рассказывай!
— Нет, просто… — Я сочиняла на ходу. — Поезд отменили в последний момент. Но завтра точно…
— Ага! — воскликнула Нора, подходя к столу. — Что я говорила? Сбежал и даже не попрощался. Хотя в твоём случае вернее будет «и даже не поздоровался».
— Отнеси вазу этому… с простреленным лёгким, — попросила я, игнорируя её беззлобную язвительность.
— Утку, что ли?
— Да нет. Обычную вазу. Для цветов.
— И где я тебе её найду?
— Не знаю. Сообрази что-нибудь. Ему очень нужно.
Я ушла в комнату. Там на кровати, под подушкой, лежало последнее полученной мной письмо. Мне необходимо было проверить дату и убедиться: я просто перепутала день, неделю, месяц. Работа на износ, бессонные ночи, летняя духота, переходный возраст, — сейчас всё играет против меня.
Читая, я поднесла лист близко-близко к лицу, словно боясь упустить сам характер письма. Дрожь руки, нажим карандаша. Что Ранди чувствовал, выбирая и нанося на бумагу эти слова. Нетерпение? Предвкушение?
Я подошла к отрывному календарю, сверяя с ним назначенную в письме дату. Цифры одинаковы, а значит дело не во мне. К сожалению.
Глава 23
Это продолжалось несколько недель, а могло бы и год. Серьёзно, я готова была ходить на станцию до тех пор, пока не дождусь его поезда. Трудно сказать, сколько именно времени мне понадобилось бы, чтобы понять: Ранди не приедет.
С ним что-то случилось? Как будто его могло остановить нечто настолько абстрактное и безобидное, как «что-то»!
Однако реальность с этим спорила. А я упрямо и бесцельно выходила на перрон, выкраивая время из часов, отпущенных на отдых. Совсем скоро чокнутой меня стали считать даже наши соседи-сумасшедшие.
А потом случилось так, что по возвращении со станции я обнаружила дожидающееся меня письмо. Вымокнув под жестоким осенним ливнем, я вбежала под козырёк, а мне навстречу вылетела Берта с конвертом. Краем глаза я заметила, как меня обступают санитарки.
Письмо оказалось коротким. Чтобы прочитать его трижды хватило минуты.
Меня затрясло, руки сжались, готовые растерзать ненавистный листок. Из горла вылетел отчаянный вопль.
— Погиб, значит, — шепнула в сторону Берта. — Говорила же…