Атомное комбо

Я была уверена, что озвучивала тогда свои последние слова, которые, конечно, не слышал ни Дагер, ни Ранди, никто. Я должна была умереть к тому моменту уже дважды: на реке, при облаве. И тогда, на помойке. Но почему-то не умерла.

Я лишь провалялась на куче отбросов пару часов, а когда очнулась, уже стояла ночь, но кто-то совсем рядом со мной нарушал комендантский час. Звуки голосов, озлобленных и грубых, как лай, достигали моих забитых кровью ушей. Где-то совсем рядом яростно спорили мужчины. Я узнала их почти сразу — Дагер и Хизель. Ирония: совсем недавно они пили на брудершафт.

Скатившись с мусорной кучи, я поползла на шум. Мне почему-то жизненно необходимо было узнать эпилог этого поганого дня. Спор, который офицеры вели на повышенных тонах, не оставлял места сомнениям — это финал их дружбы. Ну, это ведь Гарри Дагер, он со всеми друзьями обходится одинаково, подполковнику не стоило раскатывать губу.

— …это не обсуждается!

— Ещё как обсуждается! Не забывайте, где вы находитесь! В моём городе! В моём доме!

Стиснув зубы, я утюжила животом холодную, липкую землю.

— В отличие от вас, я знаю, кому этот дом принадлежал! Это были великие люди и вы… вы им в подмётки не годитесь, подполковник!

— Ч-что? — От такой наглости у Хизеля обнаружилось заикание. — Т-ты с кем разговариваешь? Да я тебя сейчас же расстреляю за измену…

За измену? Ха-ха. В таком случае подполковник сделает работу военного следователя Сай-Офры — убьёт дезертира, клятвопреступника, шпиона. Что тоже можно расценить как пособничество врагу и, следовательно, измену.

— Если мечтаете попасть под трибунал — вперёд. А если нет, советую просто направить жалобу моему начальству. — Дагер нарочно издевался, потому что знал: он неприкосновенен. Что давало ему — предателю — такое могущество?

— До просьб я опускаться не намерен! — прорычал подполковник так твёрдо и решительно, как будто не пил до этой минуты ни капли. Никогда в жизни. — Но ты злоупотребил моим радушием, и я этого тебе не забуду. Учти, мальчик: если ты ещё раз попадёшься мне на глаза…

Подобравшись к углу дома, я вытянула шею. И тут же мучительно скривилась.

— Не хотите опускаться до просьб, но опускаетесь до пустых угроз. Довольно, подполковник. Вы так дорожите своим положением, этим местом, домом… Но я забыл сказать вам самое главное: вам приказано уйти из Рачи.

Могу представить себе лицо подполковника в этот момент!

— Уйти?! — Это было подобно смерти для него. — Да ты хоть понимаешь… чего мне стоило…

— Это не обсуждается. Через неделю, в лучшем случае — через две, город возьмут в кольцо. Осада неизбежна, и вы её не переживёте.

— Ты меня не знаешь, сопляк!

— И слава за это Богу. Как бы там ни было, вам приказано явиться в штаб.

Если постараться, я подоспею к самой кульминации. Ещё несколько сантиметров…

— Чтобы я отступал?! Не дождёшься!

— Хорошо, я рад это слышать.

Я увидела очертания фигуры гостя, выделенные скупым светом, что лился из дверей дома. Дагер держал что-то на руках, прижимая к груди бережно и в то же время крепко. Словно большого ребёнка. И когда он повернулся спиной к коменданту, я увидела лицо той, из-за кого мимолётная дружба комиссара и коменданта превратилась в заклятую вражду.

— Ты напоминаешь мне моего сына. — В знакомом до боли женском голосе звучала бессмысленная радость. — Свена. Я тебе о нём не рассказывала?

Дагер забирал игрушку вражеских офицеров, новоявленных хозяев Рачи. Они опрометчиво решили похвастаться перед комиссаром своим эксклюзивным приобретением, и вот результат.

Всё внутри меня клокотало: от ярости, боли и… смеха — он рвался из меня, такой неудержимый, неуместный. Мне хотелось громко рассмеяться в эти перекошенные глупые лица!

Вы только на них поглядите!

Комендант, опозоренный на глазах подчинённых, в «своём собственном доме». У него забрали трофей. Его выгоняют из занятого им же города, как шелудивого пса.

Комиссар, до которого слишком поздно дошло, что «подарком», щедро ему предложенным в краткосрочное пользование, была мать его лучшего друга. Прекраснейшая женщина, которую он сам любил, так неловко, втихомолку, по-мальчишески. А теперь она растоптана, унижена и обезображена. И по чьей же, интересно, вине?

Скажи, Дагер, кто в этом виноват? Подполковник Хизель? Майор Эмлер? Батлер, Митч, Саше, Таргитай? Да-да-да. Но они виноваты лишь в том, что взяли то, чего нельзя было даже касаться. А ты, в том, что допустил это. Даже больше — поощрил одним тем, что надел эту паскудную форму. Ведь твой вид говорит лучше слов: тебя устраивает то, что происходит. Да, Дагер? Тебе понравилось её «преображение»?