Атомное комбо

Таким образом мне приходилось залечивать не только телесные раны, на которые заботливые руки медсестры наложили бинты, но и душевные — нечаянно ею растревоженные, что было тяжелее раза в два… Всё-таки, в три, ведь рядом не было Ранди. Он появился в госпитале лишь через несколько дней, не вписываясь в больничный коллектив лишь габаритами. Видок же у него был вполне соответствующий.

— Только не говори, что ты дезертировал, — выпалила я вместо приветствия.

Он, конечно, не дезертировал. Я благодаря ему едва избежала смерти, и Ранди меньше всего хотел, чтобы его старания пропали втуне. Если уж Голдфри не казнил меня за неподчинение, за дезертирство «пса» казнит точно, Атомный знал это.

— Он меня сам пнул, — ответил Ранди, демонстрируя отпускной билет. — Сказал, что от меня всё равно не будет никакого толку.

Наверное, это был один единственный раз, когда мы были солидарны с майором: Атомный в самом деле не выглядел, как человек, которому стоило доверять оружие. Голдфри оправил его проветриться и прийти в себя — это был рассудительный, а главное, милосердный поступок.

— Трое суток, — прочитала я, присвистнув. — На что планируешь потратить отпущенное время?

— На то же, на что и всегда, — ответил Ранди, присев на корточки у изголовья. — На тебя.

— Издеваешься, что ли? У нас отпуска не было год, а ты решил провести его здесь? — Я огляделась. — Здесь ведь даже хуже, чем на передовой. Там хотя бы прилично кормят и дышится куда легче.

— Хочешь выйти?

Он ещё спрашивал?!

— Знаешь, почему бы и нет? — Для такого беспечного тона я слишком поспешно откинула одеяло. — Помоги-ка мне.

Он помог мне не только встать, но и одеться. Ранди даже зашнуровал мои ботинки — сначала один, потом другой, сосредоточенно и осторожно затягивая узелки, словно это были не шнурки, а крылья бабочки. Глядя на его склонённую голову, я задумалась над тем, что с определённых пор каждое его движение выдаёт непомерное чувство ответственности. Кто взвалил на него эту ношу? Полубрат в момент прощания, когда положил руку ему на голову? Покинувший нас отец? Мрази, отнявшие у нас мать?

Вдруг его роль в моей жизни обозначилась так чётко. Не «пёс», а старший в нашей крошечной семье. Это открытие мне захотелось превратить в ритуал.

— Возьмёшь меня на ручки?

Он мог понять это как угодно: как насмешку над его чрезмерной заботливостью или как требование объятий. Но Ранди поднял меня на руки прежде всего потому, что не доверял моим ногам.

На улице было безветренно, солнечно и тихо. Назло войне цвела сирень и где-то вдалеке раздавался детский смех. Атомный остановился на крыльце, и я вдохнула полной грудью пьяный аромат цветов и молодой травы. Возвращаться обратно (в госпиталь) стало смерти подобно, и я, обняв Ранди за шею, попросила:

— Укради меня.

Он посмотрел на меня так снисходительно-иронично, словно хотел спросить: «Что, и из этого госпиталя тоже?».

— На этот раз тебе сбежать не удастся.

— Конечно, нет. — Я посмотрела на свои ноги. — С некоторых пор у меня проблемы со свободой передвижения.

— Вот именно.

— Но это ненадолго! Ты же помнишь, такое уже случалось со мной. Это всё из-за госпиталя, точно. Клянусь, из-за него. Я вспоминаю прошлое, и мне с каждым днём становится всё хуже. Эта невыносимая духота и затхлость, крики раненых по ночам, теснота и немощь. Я умру, если ты не спасёшь меня. Спаси меня, Ранди.

Под конец мой бодрый голос превратился в стон умирающего, но на такие дешёвые трюки он, конечно, не повёлся. Атомный покачал головой, однако не в жесте неумолимости, а давая понять, что я его не убедила.

Значит пришло время прибегнуть к грязной манипуляции, которая при всей своей бесхитростности всего действовала безотказно.

— Я попала сюда из-за сущих царапин, ты же сам видел. Или не видел? Ты не успел как следует рассмотреть, пока помогал мне с одеждой, да? Гляди. — Я взялась за край рубашки, нарочито медленно поднимая её к груди. Зелёный взгляд полз вслед за моей рукой. — Я бы даже разделась для тебя, но тут кругом солдаты. Ты ведь не хочешь, чтобы кто-то увидел то, что принадлежит тебе?

Это было подло, но зато работало. Не потеряй Атомный дар речи от такой вульгарности, он бы не преминул в очередной раз отметить, что я с каждым днём всё больше похожу на мать.

— Ты что, в самом деле, решил оставить меня здесь? — продолжила я. — Ты согласен с тем, что мне место на больничной койке, а не рядом с тобой? Через три дня ты уедешь, и они не позволят тебе взять меня. «Забирать своё» — это же наше кредо, но как ты можешь ему следовать, если самое главное «своё» ты забрать отказываешься? Забери меня, Ранди.

Возможно, он смотрел на меня так потому, что наконец понял, за что женщину прозвали верёвкой, по которой мужчина спускается в ад. Таким же тоном я могла попросить его взорвать это неугодное мне место, и он не сделал бы это немедленно лишь потому, что ему понадобилось бы пять-десять минут на то, чтобы смастерить бомбу из подручных материалов (он это мог, его в том Центре и не такому научили).