«Атлантида» вышла в океан

— Погодите! — Мари говорила взволнованно, лицо ее побледнело.— Вы говорите в 1954 году?

— Ну, не помню, может быть, в пятьдесят третьем...

— Но списки расстрелянных публиковались у вас еще в 1956 году...

— Списки? Какие списки?

— Да вы что,— истерически закричала Мари,— что вы меня обманываете! Я сама видела «Ведомости Верховного Совета»! И там списки: «За малодушие, за сдачу в плен»...

— Послушайте, Маша,— Озеров говорил теперь серьезно и укоризненно,— вам надо меньше пить. Я не хочу об этом помнить, это не мое дело, но однажды вы зашли ко мне... не совсем... да, не совсем трезвой.— И он прямо посмотрел ей в глаза.— И сами вы иногда проговариваетесь, что бываете в баре. Думаете, я ничего не вижу? Скажите, Маша, зачем это?

Она слушала его в смятении, растерянная.

— Но ведь я сама видела...— уже слабо настаивала она.

— Что вы видели, Маша? — терпеливо спросил Озеров,— Что видали?

— «Ведомости»...

— Вы меня поражаете! Я думал, что даже сотрудники журналов мод кое-что знают о нашей жизни. К вашему сведению, ни в одном советском органе печати и, в частности, в «Ведомостях Верховного Совета» никогда не публиковались никакие списки расстрелянных... А видели вы это или во сне, или, простите меня, в состоянии, как мы русские говорила, подпития, или, может быть, кто-нибудь печатал для вас специальный, единственный экземпляр, как, знаете, для того американского миллионера. Ну, вы помните эту историю! Чтоб не волновать суетными событиями на планете, ему изготовляли специальный номер его любимой газеты, где было все хорошо и радостно, и не было забастовок и кризисов. Только я забыл кому, Форду или Рокфеллеру. Не помните? Маша! Маша! Вы слышите меня?..

Но Мари ничего не слышала. Боже мой, какая же она была дура! Как легко ее провели. А ведь уж кому-кому, а ей-то непростительно. Сколько раз по заданию Сергея она подбрасывала советским делегациям экземпляры «Комсомольской правды», «Известий», где первая и последняя страницы повторяли настоящий номер, а средние представляли собой умело сверстанные антисоветские статьи. И как она не поняла этого с самого начала! Почему не поинтересовалась, не расспросила? Поверила — и все.

Всему, что про «них» говорили плохого, верила. Все, что чернило ее родину, было правдой, все, что красило ее,— ложью. Кого обманывала? Себя же. Мстила за то, в чем судьба, в чем война, в чем фашизм были виноваты, в чем была и ее вина. Только не России...

Вот решилась, задала вопрос, и все прояснилось. Почему же не сделала она этого раньше, годы назад? Скольких непоправимых ошибок избежала бы...

— Маша! —тряс ее за плечо Озеров.— Очнитесь!

Она посмотрела на Юрия отсутствующим взглядом.

— Да, да, я вас слушаю...

— Ничего вы не слушаете. Хотите, я буду проводить с вами политмассовую работу? Буду читать вам курс истории СССР. Нет, серьезно, коллега, вы, прямо скажу, слабо представляете, что происходит в мире. Согласен, та область журналистики, которую вы представляете, мою страну интересует меньше, мы еще пока в этом деле отстаем, но общее-то развитие! Ах, Маша, Маша!

Озеров пытался развеселить Мари. Но это ему плохо удавалось.

— Знаете что,— предложил он наконец.— Почему бы вам не приехать в Советский Союз? Ну, не пошлют в командировку, приезжайте туристом. Поверьте, вы окупите поездку, хоть какие-нибудь ваши репортажи ведь напечатают? А я вам покажу Москву, по музеям побродим, на Выставку съездим. У нас есть что посмотреть.

«Еще бы,—думала Мари,— только раньше, чем я пересеку границу, Сергей уже передаст в советское посольство все материалы, все доказательства моих преступлений».

Зачем закрывать глаза, она ведь преступница, или уж, во всяком случае, соучастница. Мари была в смятении, она отвечала что-то невпопад, задавала какие-то вопросы и не слушала ответов.

— Знаете что, Маша, вы, наверное, очень устали. Я провожу вас.

Озеров довел ее до каюты и направился к Шмелеву.

* * *

Через несколько минут Мари вышла в коридор и спустилась в бар четвертого класса. Ей казалось, что чем дальше она будет от верхней палубы, тем окажется в большей безопасности. За ней следят там в первом, втором, может быть, в третьем. Но уж в четвертом-то никому и в голову не придет ее искать.

Бар четвертого класса представлял собой мрачное заведение. Это была огромная комната с низким потолком, с задраенными иллюминаторами, жаркая и душная. Пот крупными каплями выступил у Мари на лбу, над губой. Мужчины в одних рубашках, а то и в майках, несколько развязных женщин, почти все пьяные, толпились у стойки, сидели за железными столиками. Выбор напитков был не богат: дешевое виски, бочечное вино, пиво в банках, ликеры, плохой ром.

Мари проскользнула в уголок, чтобы не привлекать к себе внимания. Она шла, не поднимая глаз. И, может быть, поэтому не заметила суховатого, длинного, лысого человека в очках, сидевшего за одним из столов.