На следующий день Чичагову донесли, что французы стягивают к Шебашевичам войска и заготавливают лес и что по ту сторону реки всю ночь светились огни. Сколько было костров и людей, сосчитать не смогли: левый берег высокий, не просматривается.
После такого сообщения у Чичагова отпали все сомнения относительно места переправы французских войск. Он принял решение направить к Шебашевичам главные силы своей армии. У Борисова остался небольшой отряд и ещё один отряд генерала Чаплица занял оборону севернее города, против деревни Студянки. Командиров Чичагов предупредил, чтобы по первому его приказу снимались и шли на юг, к главным силам.
До назначения командующим Молдавской армией Чичагов возглавлял морское министерство, но там он не проявил себя, хотя и сумел войти в доверие императора. Александр, поддавшись остроумию адмирала, умевшему к тому же довольно свободно изъясняться по-английски и по-французски, не нашёл лучшей кандидатуры на пост командующего. Позже Наполеон назвал морского полководца слабоумным адмиралом, а русский баснописец И. А. Крылов сочинил о нём басню («Щука и Кот». 1813 г.).
13 ноября вечером генералу Чаплицу донесли о сосредоточении французских войск, о том, что они продолжают прибывать. А в это время от Чичагова пришёл приказ сниматься с занимаемых позиций и идти на юг. Генерал Чаплиц не стал его выполнять. Для выяснения обстоятельств он направил на противоположный берег три казачьи сотни, приказав им захватить француза из офицеров и управителя помещичьего имения в Студянке. Они-то уж наверняка знают, что там творится! Отряд возвратился в час ночи, прихватив языков и управителя. Они заявили, что на реке уже почти готовы два моста и утром начнётся переправа.
В 7 часов утра, перед рассветом, на правый берег Березины переправились французские егеря, застрельщики. По ним ударили картечью, заставили отойти. Но тут французы выкатили пятьдесят своих орудий и подавили малочисленную русскую артиллерию. Вскоре французы переправились на противоположный берег и стали расширять захваченный плацдарм.
Морозы сковали льдом болота, сделали их проходимыми и облегчили неприятелю движение.
А на левом берегу творились невообразимое. С каждым часом прибывали всё новые и новые колонны и толпы тех, кто в походе сопровождал армию. Огромное, насколько охватывал глаз, пространство было запружено войсками, обозами, артиллерией. Все хотели как можно скорей перебраться через реку. Наполеон приказал сжечь принадлежащие генералам и маршалам экипажи, фургоны, пролётки, до отказа набитые награбленным добром, и они запылали.
За два дня смогли переправиться около десяти тысяч человек, вдвое больше оставалось на левом берегу, когда послышались выстрелы русских. Обезумевшие от страха люди бросились к спасительным мостам, началась давка, послышались стоны, мольбы, проклятия. Не стало ни друзей, ни братьев, каждый думал только о себе.
— Мосты сжечь! — приказал Наполеон.
Огонь жадно лизал настил, перила, добрался до покосившихся опор. Дерево трещало, языки пламени то клонились под ветром к самой реке, то взмётывались к небу, сыпля гигантскими горстями искры.
А на берегу слышались крики отчаяния и проклятия ушедшему с гвардией императору. Но Наполеон оставался верен себе. Перебравшись через Березину, он воскликнул: «Моя звезда опять взошла!» Под чужим именем он поспешил в Париж.
Переправляясь у Ковно через Неман, он спросил паромщика: «Много ли прошло через реку дезертиров?» «Вы первый!» — ответил паромщик. Император криво усмехнулся: «От великого до смешного один шаг».
ВПЕРЕДИ — ГРАНИЦА!
14 ноября летучий корпус Платова занял деревню Лошницы. Неподалёку находились отряды Милорадовича и Ермолова. Их» так же как и казаков, сдерживал неприятельский арьергард.
Накануне действовавший в отрыве генерал Мартынов известил Платова, что он соединился с корпусом Витгенштейна и взаимодействует с ним.
— Надо самому поехать, разобраться на месте, — решил Матвей Иванович, надеясь за полдня управиться.
Ездовой Митька подкатил на тройке со звоном бубенцов и колокольчиков.
— Ты это к чему? — строго спросил Матвей Иванович.
— А чтоб знали, что графские кони скачут, — польстил Митька.
— Ишь ты! Бубенцы пусть остаются, а колокольца долой!
Графский титул Матвей Иванович воспринял как немалую честь. До него такой чести удостоился лишь Фёдор Денисов, который передал титул своему внуку Орлову-Денисову, тому самому, который ныне командовал лейб-казаками. Да, графский титул — это не бриллиантовое перо, которое ему когда-то вручили за победы. Хотя и та награда была приятна.
Ныне она сохраняется в шкатулке, лежит на чёрном бархате, сверкая каменьями.
Сани выехали из Лошницы, повернули на правую дорогу. За санями сотня атаманцев — охрана во главе с Иваном.
Матвей Иванович закутался в бурку, на ноги бросил меховую полость. В свои шестьдесят лет он всё реже был в седле. Предпочитал лёгкие санки или коляску. Лишь когда сам вёл полки в сражение, то пересаживался на коня.
Впереди затемнел лес, на опушке показались всадники.
— Ну-ка, придержи, — ткнул возницу Платов.