— Замёрз? — спросил он подростка. Дима, поёживаясь, ответил:
— Маленько.
— Похоже не маленько, а основательно, ну-ко дай сюда руки. Застыли, как лёд.
Николай Петрович стал усиленно тереть то одну, то другую ладонь Димы.
— Ну вот, теперь хорошо. Садись ближе к огню. — Вихрев, уступая место, отодвинулся от костра.
— Война, брат, — заговорил он, — ничего не поделаешь. Потерпим ещё немного, зато, Дима, жизнь-то какая будет! Построим школы, все ребята будут учиться. У кого нет родных, те будут жить в интернатах, разведём сады вокруг них, устроим городошные площадки.
От слов Николая Петровича на душе подростка становилось как-то теплее, радостнее, и в эту ненастную осеннюю ночь его воображение рисовало новую радужную картину светлого будущего. В них немалое место занимала Асыл.
— Дядя Коля, как бы мне Асыл повидать?
— Что ж, съезди, попроведай. Кстати, передашь пакет Ибраю, вот только как ты найдёшь путь к Тургаю. Степь кругом, дорог нет и мало ли кого встретишь.
— Ничего, — тряхнул головой Дима. — На Кара-Торгоя я надеюсь, да и оружие у меня есть.
— Что ж, может, к утру погода прояснится, а теперь тебе надо поспать. Да и нам пора отдохнуть. — Подбросив в костёр несколько сухих веток джузгуна, Вихрев с Болатом и ординарцем стали укладываться на ночлег.
Под плащом Диме стало теплее; порывы ветра уменьшались, перестал моросить дождь. Перед утром небо очистилось от облаков, забрезжил рассвет. Оседлав Кара-Торгоя, подросток простился со своими спутниками.
ГЛАВА 3
Отдохнувший за ночь Кара-Торгой бежал бодро. К вечеру Дима расседлал лошадь к пустил её пастись. Впереди был трудный переход по местности, где совершенно не было растительности. Поглядывая на Кара-Торгоя, Дима стал разводить костёр и, усевшись у огня, принялся за ужин.
Ночью подросток оседлал коня, подтянул покрепче подпругу и спустился в низину. Поглядывая изредка на звёзды, Дима ехал не торопясь. Надо было беречь силы коня.
С трудом преодолевая подъёмы, Кара-Торгой шёл крупным шагом, изредка останавливался и, отдохнув, осторожно спускался вниз. Залитая лунным светом равнина казалась мёртвой; барханы, точно застывшие волны моря, один за другим уходили далеко на восток.
Где-то недалеко пролетела птица, её жалобный стонущий крик долго звучал над песками. Тоскливое чувство одиночества овладело подростком, стараясь его заглушить, он вынул из кобуры браунинг, подарок Вихрева, и повертел его в руках. «Бояться нечего! Мы не из заячьей породы», — вспомнил он слова Вихрева, как-то сказанные им партизанам. «Мы не из заячьей породы!» — повторил про себя Дима и спрятал браунинг в кобуру.
«А чего бояться? — продолжал он размышлять. — Чертей да ведьм? Они только в сказках. Правда, тётя Агаша в них ещё верит, но она ведь старая женщина, а я партизан».
Подбадривая себя, Дима завел. Но когда песня закончилась, Диме вновь стало тоскливо. Он оглядел ещё раз мёртвую равнину и вздохнул. «Скорее бы добраться до Тургая. Плохо, Кекжала со мной нет. Веселее было бы. Асыл, наверное, спит… — Мысли Димы перешли к близким ему людям. — Асат молодчина. Только он неповоротливый и не такой смелый, как Асыл. Коротышка, а сильный, — голова Димы начала клониться к седлу. Засыпая, Дима стукнулся носом о луку седла и выпрямился. — Спать не надо. Сбиться можно с пути», — и, поглядев на Млечный путь, он стал поторапливать коня.
Перед утром стали попадаться юрты. Дима стал приближаться к городу Тургаю. На окраине он был задержан заставой партизан и в сопровождении одного из них подъехал к дому, где жил Ибрай. Дима знал, что Асыл находилась там. Самого хозяина в те дни в городе не было. С крупным отрядом конников он находился на территории Казалы и гнал аллаш-ордынцев в глубь степи. На стук вышла жена Ибрая Балым. В это время Асыл спала крепким сном. Дима её разбудил. Открыв глаза, она увидела своего друга.
— Дима! — не спуская с него восторженных глаз, Асыл продолжала: — Я тебя ждала каждый день. Да и на дню несколько раз выходила за город и всё смотрела, не едешь ли ты. Как хорошо, что ты приехал. Как я рада. — Асыл взяла руку Димы.
— Теперь мы будем всегда вместе. Ты надолго приехал? У дедушки не был? — забросала она его вопросами.
— Дай ты ему умыться с дороги, — улыбаясь, сказала вошедшая в комнату Балым. — Да и тебе пора вставать, — заметила она Асыл.
За чаем Дима увидел девочку лет тринадцати, о чём-то оживлённо болтавшую с Асыл на казахском языке.
— Это Макен, наша приёмная дочь, — заметив вопросительный взгляд Димы, ответила Балым. — Любимица Ибрая и большая шалунья. — Женщина шутливо погрозила пальцем в сторону Макен.
Дима пил чай молча, изредка поглядывая на Асыл. В его душе нарастало какое-то смутное, неприязненное чувство при виде хорошо одетой Асыл.
— Нарядилась, как гимназистка: шерстяное платье, белый воротничок и нарядный передник. Лучше бы ходила в старом платье, как там, на заимке. — Дима нахмурился и, допив чашку, поднялся из-за стола и подошёл к окну. В дверь осторожно постучали.
— Войдите.