Астронавты в лохмотьях. Деревянные космолеты

Свое возвращение в столицу Толлер отметил тем, что обошел все оживленные таверны в районе Самлю. Он начал заниматься этим накануне утром и планировал завершить свой обход до окончания малой ночи, однако под воздействием винных паров каждый встречный в конце концов стал казаться ему лучшим другом, поэтому Толлер продолжал пить весь вечерний день и значительную часть ночи. Празднуя свое освобождение от пиконовых чанов, он вскоре начал подмечать, что в людской толчее рядом с ним раз за разом оказывается одна и та же женщина — намного чаще, чем можно приписать случаю.

Она была высокая, с медовыми волосами, полной грудью и широкими плечами и бедрами — как раз такая, о какой Толлер мечтал во время ссылки в Хаффангере. Кроме того, она с независимым видом грызла веточку приворожника. Ее круглое, открытое и простое лицо с румяными от вина щечками украшала белозубая улыбка, которую чуть портил лишь крошечный треугольничек — на одном из передних резцов отломился кусочек; а когда Толлер обнаружил, что с ней приятно говорить и легко смеяться, то и самым естественным показалось провести ночь вместе.

— Я голодна, — вдруг сказала она и села на постели, — я хочу позавтракать.

Толлер с восхищением оглядел ее прекрасный обнаженный бюст и улыбнулся.

— А если я сначала хочу чего-то другого?

На мгновение она надула губки, но потом улыбнулась и, наклонившись, коснулась сосками его груди.

— Будь осторожен, иначе я заезжу тебя до смерти.

— Попробуй, попробуй, — благодарно рассмеялся Толлер. Он привлек ее к себе, они поцеловались, и приятное тепло разлилось по его телу. Однако через мгновение Маракайн ощутил легкое беспокойство и, открыв глаза, тотчас понял, в чем дело: в спальне было совсем светло, а значит, после восхода прошло уже много времени. Это было утро двухсотого дня, а ведь он обещал брату встать пораньше и помочь перевезти плакаты и стенды в Большой Дворец. В общем-то работа для слуг, с которой мог справиться кто угодно, но Лейн просил, чтобы это сделал именно Толлер. Возможно, он не хотел оставлять его наедине с Джесаллой на время долгого заседания Совета.

Джесалла!

Толлер едва не застонал вслух, вспомнив, что даже не видел Джесаллу накануне. Он прибыл из Хаффангера рано утром и после короткого разговора с братом — причем Лейна в основном занимали плакаты — отправился кутить. Джесалла, как постоянная жена Лейна, являлась хозяйкой дома и была вправе рассчитывать на некоторое почтение со стороны Толлера во время вечерней трапезы. Кто другой, может, и не обратил бы внимания на такую бестактность, но требовательная и самолюбивая Джесалла наверняка пришла в ярость. Во время полета в Ро-Атабри Толлер поклялся себе, что не станет создавать брату проблем и постарается поладить с Джесаллой — а начал с того, что провинился перед ней в первый же день. Прикосновение влажного языка неожиданно напомнило Толлеру, что его прегрешения против домашнего этикета даже больше, чем подозревает Джесалла.

— Извини, — сказал он, высвобождаясь из объятий, — но ты должна немедленно отправиться домой.

У женщины отвисла челюсть.

— Что?

— Давай, давай, быстрее. — Толлер встал, сгреб ее одежду в легкий комок и сунул ей в руки, а потом открыл шкаф и начал выбирать чистую одежду для себя.

— А как насчет завтрака?

— Некогда — ты должна уйти.

— Вот это здорово, — с горечью сказала она, начиная рыться в тесемках и кусочках полупрозрачной ткани, из которых только и состояло ее облачение.

— Я же сказал «извини», — произнес Толлер, с трудом натягивая тесные брюки, которые, казалось, решительно настроились сопротивляться вторжению.

— Большое утешение… — Она остановилась, стараясь прикрыть грудь узкой повязкой, и оглядела комнату от пола до потолка. — А ты правда здесь живешь?

Вместо того чтобы рассердиться, Толлер развеселился.

— А ты думаешь, я выбрал первый попавшийся дом и пробрался туда, чтобы воспользоваться постелью?

— Мне вчера ночью показалось немного странным… всю дорогу мы ехали в экипаже… держались очень тихо… Ведь это Зеленая Гора, правда? — Ее откровенно подозрительный взгляд прошелся по мускулистым рукам и плечам Толлера. Он догадывался, о чем она думает, но лицо ее не выразило осуждения, так что он не чувствовал себя задетым.

— Сегодня прекрасное утро для прогулок, — сказал он, поднимая девушку на ноги и подталкивая ее — с еще не совсем застегнутым платьем — к единственному выходу из комнаты. Толлер открыл дверь именно в тот момент, когда Джесалла Маракайн проходила по коридору. Похудевшая Джесалла была бледна и выглядела неважно, но взгляд ее серых глаз ничуть не утратил твердости и был явно сердитым.

— Доброе утро, — с ледяной корректностью сказала она. — Мне говорили, что ты вернулся.

— Приношу извинения за вчерашний вечер, — сказал Толлер. — Я… я задержался.

— Я вижу. — Джесалла оглядела его спутницу с нескрываемым презрением. — Итак?

— Что итак?

— Ты не собираешься представить свою… подругу?