Я никому про Монаха не рассказывала: ни Бланке, ни маме с папой. Папа-то умеет хранить тайны, но вот мама сразу начинает расспросы, а уж Бланка разболтает всем, кого встретит. Нет, Монах пусть останется моим секретом. Как и Стен-Даниэль.
– Ты какая-то рассеянная, – заметил папа и зашуршал своей розовой газетой.
– Глупости! – прошипела я, поправляя заколки на чёлке.
– Сколько можно! – вздохнула Бланка.
Она, наклонившись, медленно пила тёплый шоколад, причмокивая так, что в ушах звенело. Я зыркнула на неё. Но она стала причмокивать ещё громче.
Мне захотелось крикнуть ей, чтобы пила потише, но тут зазвонил мобильник, и я увидела, что Амир прислал мне эсэмэску:
Ну, сохранять хладнокровие было не трудно. Денёк выдался морозный. Даже снег скрипел под ботинками, когда я шла в школу. Хорошо, что мама купила мне дутик на блошином рынке. Он похож на спальный мешок с рукавами, очень красиво.
Возле школы я заметила Элли и Вибеке, которые прохаживались покачиваясь в своих сапогах на высоких каблуках и холодных как лёд меховых наушниках. Они пританцовывали под грохот танцевальных приложений и время от времени окликали Марьям, чтобы спросить у неё совета по танцевальным шагам. Она подходила, показывала им что-нибудь новенькое, а потом снова отходила. Я не могла разобрать, что творится с этой троицей: дружит ли ещё Марьям с Элли или нет? Неужели Вибеке устала говорить о лошадях? Я не понимала, что у них там происходило, а я не люблю неясности.
На перемене мы с Амиром устроили совещание в нашем штабе на скамейке под каштаном. Он достал чёрный блокнот и сказал:
– Я провёл исследование.
– Чего?
– Ну, нагуглил всякие русские фразы. Нам же надо испытать Стена-Даниэля.
Я заглянула к нему в блокнот и попыталась разобрать, что он там написал.
Я попыталась это выговорить.
– Это означает: извините, вы не шпион? – объяснил Амир.
– Здорово, – сказала я. – То-то он опешит!
Когда начало темнеть, Гина отвела нас в столовую. Свет погасили, и скоро из коридора донеслось пение. Я и забыла, что сегодня Люсия! Как бежит время!
Элли, Вибеке и Марьям шли в процессии как подружки Люсии, они завили волосы и наклеили себе ресницы. Рафаэль и Яннис нарядились не то гномами, не то пряничными человечками и отплясывали странный рэп – это было бы весело, если бы Гина не стояла перед ними и не виляла бёдрами, дирижируя. Жуткое зрелище. Пока шла процессия Люсии, Амир раскачивался на стуле и шёпотом повторял русские фразы.
Сразу после Люсии мы побежали домой к Амиру. Стоило нам распахнуть дверь, и в нос ударил запах имбирного печенья. Ноур стояла на кухне и пекла печенье вместе с младшими детьми. На одном подносе лежало не меньше тысячи пряничных человечков и двадцать пять странноватых поросят в придачу.
Только я хотела поинтересоваться, почему Ноур всегда всё готовит в таких огромных количествах, как услышала хруст. У стола сидел пожилой черноволосый мужчина и не спеша жевал печенье, перед ним их лежала целая горка. Я сразу узнала его по фотографии в интернете. Это был Стен-Даниэль!
Ноур притянула к себе Амира, оставив мучной след на его руке.
– Сынок, этот человек хотел с тобой встретиться, – сказала она. – Что вы такое сделали?
– Нам надо поговорить о музыке, – сказал Амир, не сводя глаз со Стена-Даниэля.
Когда гость понял, что это мы ему звонили, то вскочил и бросился к нам, протянув руку. Но мы были начеку. Сперва надо было присмотреться и решить: похож он на шпиона или нет. Хотя вид у гостя был вполне добродушный, это могло быть и притворством. Рукопожатие, пожалуй, было слишком крепким для шпиона. Мне почему-то кажется, что у шпиона рукопожатие должно быть слабым и текучим как вода.
– Амир! Астрид? Дорогие, покажите мне ноты! – выпалил он, не успев прожевать печенье.
Поднимаясь по лестнице, мы пытались разглядеть, нет ли у Стена-Даниэля с собой оружия, но из заднего кармана ножа не торчало, и пистолета за поясом тоже видно не было. Зато он судорожно сжимал большой портфель, а в нём могло быть всё что угодно.
Мы с Амиром переглянулись, сознавая, что идём на риск. Но дома были ещё Ноур и младшие дети, так что вряд ли Стен-Даниэль решился бы напасть на них.
Мы достали листы, которые лежали между комиксами – «Чёрным золотом» и «Тинтином». Стен-Даниэль надел очки и стал изучать ноты.
Он выпустил портфель, нагнулся, разложил ноты перед собой и наконец встал сам на четвереньки и принялся рассматривать листы на расстоянии трёх сантиметров от глаз. Казалось, будто он молится.
Потом Стен-Даниэль начал что-то напевать, вздыхать и барабанить пальцами по полу – сперва очень быстро, потом ужасно медленно и снова быстро.
Но ничего удивительного в этом не было: такую музыку сочинял Монах.
– Грандиозно! Экстраординарно! Фантастически! – бормотал Стен-Даниэль.
Вдруг он взял трубу Амира, которая лежала на ковре.