Астийский эдельвейс

Максим назвал себя и замолчал. Глаза Лары все еще смеялись: зеленые сполохи рвались из-под длинных ресниц, не давая ему собраться с мыслями и думать о чем-нибудь другом, кроме того, что он уже видел это лицо, этот разлет бровей, эти сполохи в глазах, видел так же близко, так же отчетливо, с тем же непонятным волнением.

— Вы, верно, первокурсник? — нарушила Лара затянувшееся молчание. — Бионик или?..

— Я геолог.

Она окинула его быстрым взглядом:

— Похоже… Нет, я не о внешности! Присядем на минутку, — она опустилась на скамью возле шведской стенки, жестом пригласила сесть Максима. — Да раздевалки я дойду одна, вы действительно чудесный исцелитель. Но у меня есть к вам вопрос… — Лара с минуту помолчала. — Скажите, почему вы все время преследуете меня?

Максим густо покраснел. Несколько раз, действительно, было так, что, увидев Лару где-нибудь на улице, он незаметно для нее шел следом два-три квартала, а однажды, в пургу, даже проводил до самого дома. Но как она могла догадаться?

— Или я ошиблась? — продолжала Лара после небольшой паузы. — Если не хотите, можете не отвечать.

— Нет, вы не ошиблись, — Максим в первый раз взглянул прямо ей в глаза и даже похолодел от волнения: так велико было сходство в выражении лица Лары и таинственной незнакомки.

— Тогда мне хотелось бы знать причину.

— Причину? Мне кажется, я уже видел вас…

— И это всё?

— Вы не совсем меня поняли. Я видел вас за две тысячи километров отсюда, на берегу лесного озера, видел так же ясно, как вот сейчас, а потом… — Максим замялся.

— Что же было потом?

— Потом я проснулся.

Лара рассмеялась:

— Так вы видели меня во сне?

— Может быть, только… — Максим замолчал.

— Что только? — Лара перестала смеяться и выжидающе смотрела на Максима.

— Только вы… В общем, эта девушка дала мне цветок. Такой, каких, кажется, нет на Земле. И когда я проснулся, цветок лежал у меня в руках. Я понимаю, это смешно…

Однако она не смеялась и смотрела на него так, будто знала, что услышит нечто совершенно необыкновенное:

— Продолжайте, прошу вас.

— Вот, собственно, и всё.

— Но вы сказали, цветок… Она подарила его вам?

— Так мне приснилось.

— А после? Что было после? После того, как вы проснулись? Что стало с цветком?

— Цветок пропал… Видимо, я обронил его. Это было перед самым отлетом.

— Но вы помните его? Хорошо помните? Какой он?

— Как вам сказать… Главное — у него все время менялась окраска. И лепестки — точно лиры…

Лара внезапно побледнела:

— Не может быть!

— Все так говорят. Но я видел его так же ясно, как вот… вас сейчас. Он был у меня в руках. Я нюхал его. Если, конечно, это не было продолжением сна.

Она долго молчала, явно пораженная его словами:

— А когда это случилось? Когда вы видели меня… эту девушку на озере?

— Перед самым отъездом в институт. В конце июля. Числа так…

— Двадцать шестого?!

— Да. А почему вы знаете? Значит, вы…

Лара покачала головой. Она была белее полотна:

— Нет, я ничего не знаю. Абсолютно ничего! Но двадцать шестого июля произошло такое!.. И эти цветы с лироподобными лепестками…

— Вы тоже видели их? Скажите, где, когда?!

— Я расскажу вам всё. Только позже, в другой раз. А сейчас… Мне что-то нехорошо. Простите, пожалуйста…

12.

Сквозь густые заросли джунглей, стремительно и бесшумно, будто перелетая с дерева на дерево, движется стая бабуинов. Время от времени они останавливаются, плотно сбиваются, в кучу и долго прислушиваются к шорохам леса. Но кругом, кажется, все спокойно. И обезьяны снова пускаются в путь, зорко посматривая по сторонам и принюхиваясь к запахам пробуждающегося дня. Пути бабуинов не видно конца. Километр за километром покрывают они на головокружительной высоте в неутомимых виртуозных прыжках. Но вот внизу показались купы смоковниц. Сигнал вожака — и стая рассыпается.

Теперь отовсюду несется аппетитное чавканье и треск обламываемых веток. Быстрые руки жадно обрывают сочные ягоды и тут же отправляют их в рот, торопясь наполнить опустевшие за ночь желудки. Заботливые матери не забывают набить рты и маленьких, вцепившихся в их спины детенышей. Те же, что постарше, сами пригибают усыпанные ягодами ветви и обчищают их прямо ртом, повизгивая от удовольствия и нещадно измазывая соком голые сморщенные рожицы.

Вдруг вожак перестал жевать и напряженно вытянулся— снизу, из-за ствола дерева, прямо на него смотрели страшные прищуренные глаза, глаза человека-охотника. Вожак на миг окаменел, потом издал короткий пронзительный звук. Мгновенье — и стая скрылась в зарослях.

Мвамба усмехнулся. Бабуины его абсолютно не интересовали. Он ждал другую добычу. Но теперь это потеряло всякий смысл. Мвамба хотел уже двинуться дальше, как внимание его привлекло нечто совершенно необычное — мимо промчалась отставшая молоденькая обезьянка, на спине у которой, вцепившись в густую шерсть, сидел… испуганный мальчуган.

Мвамба чуть не выронил из рук ружьё. Месяц назад у его соседа пропал сын, и он готов был поклясться, что обезьяна тащила именно его, — Мвамба не раз видел мальчонку, копошащегося возле соседской хижины. Теперь было не до охоты. Мвамба выбрался на тропу и побежал сзывать людей.