Ассистент убийцы

Костин выполнил приказ, а Зверев с понурым видом плюхнулся на свой любимый диван.

Когда конвойный доставил арестованного, Корнев предложил ему стул, тот сел. С лица Гурьева не сходила презрительная ухмылка.

Зверев с интересом наблюдал за униформистом.

Несмотря на свою показную браваду, Гурьев был бледен, его нога дергалась, а на виске блестела капелька пота. Он то и дело покусывал губы, в течение первых пяти минут их общения три раза проверил под собой стул.

Капитан терялся в догадках, не знал, расколется клиент или нет.

Корнев поднялся, открыл шкаф и выложил на стол три картины Шапиро.

Зверев подавил ухмылку.

«Ну что ж, раз Степке не терпится самому продолжить расследование, то пусть попытается», – подумал он.

– Я полагаю, что вам знакомы эти полотна, – сказал Корнев.

Гурьев зачем-то покосился на Веню, что-то пишущего на листе бумаги, потом небрежно пожал плечами и сказал:

– Да, разумеется.

Корнев не смог сдержать улыбку.

Зверев поджал губы, достал папиросу и начал разминать ее пальцами.

Гурьев же продолжал:

– В двадцать седьмом, когда мне исполнилось восемнадцать, я все еще жил с родителями и устроился работать санитаром в межрайонную больницу. Как-то раз в наше отделение угодил один чудак по фамилии Шапировский. Этот тип хвастался тем, что он художник, и всем показывал свои картины. Он всячески нахваливал эти шедевры, хотя, по мнению большинства тех людей, которые их видели, его работы были самой обычной мазней. Перед выпиской Шапировский всучил мне в руки одну из них, буквально заставил меня ее взять, сказал, что это подарок. Дескать, я таким вот образом решил отблагодарить всех тех людей, которые ему помогли.

– Стало быть, вы знали, что Шапировский подарил свои картины вам, Сычеву и Завадскому? – осведомился Зверев и закурил.

– Да, Шапировский сам мне об этом сказал, – произнес Гурьев. – Так вот, когда я увидел свой подарок, меня распирало от смеха. Кубики, пирамидки и шахматный конь! Это была самая обычная мазня. Я принес картину в дом матери, забросил ее на чердак и на долгие двадцать с лишним лет позабыл о ней. Недавно, где-то в конце апреля, я совершенно случайно встретился с Сычевым. Андрей Николаевич сидел в парке на скамеечке, рядом с ним я увидел шахматы. В свое время мы частенько играли, и я решил, что размять голову мне не повредит. Мы сыграли, потом Андрей Николаевич пригласил меня к себе. Я увидел на стене знакомые фигурки и ухо и сразу вспомнил о картине, лежавшей на чердаке.

– То есть о том, что картин три, Сычев и Завадский не знали? – спросил Корнев.

– Думаю, что это так. Когда мы играли у Сычева, он стал мне рассказывать историю преобразования Дани в Даниэля. Именно от Сычева я узнал, что Шапировский уехал за границу и там прославился. Я тут же отправился в дом матери, отыскал картину на чердаке и принес ее в квартиру Юлии. Думаю, вам известно, что мы живем вместе.

– Да, мы это знаем. Что же случилось потом? – вмешался в разговор Зверев.

– Я показал картину Юлии и рассказал ей всю эту историю.

– И все?

– И все.

– Зачем же вы тогда ходили к Завадскому? – процедил Зверев. – Разве не для того, чтобы убедиться в том, что третья картина хранится у него?

Гурьев вздрогнул, глаза его сверкнули.

Он снова посмотрел на Веню, ведущего протокол допроса, и сказал:

– К Завадскому я ходил узнать насчет работы.

Капитан ухмыльнулся и сказал:

– Зачем тебе работа в больнице? Ты же прекрасно устроился в цирке.

– Не прекрасно. Наш директор Нагарян недолюбливал меня, поэтому я хотел сменить профессию.

– Врешь, гад! – выкрикнул Зверев, вскочил и навис над арестантом. – Завадский ни за что не взял бы тебя к себе! Ты это знал!

– Павел Васильевич! Товарищ капитан! Сядьте на свое место, – воскликнул Корнев.

Зверев нехотя вернулся на диван.

– Повторяю еще раз! Я знал, что картин три! Оказавшись в квартире Сычева, где мы просто играли в шахматы, я понял, что эти полотна имеют художественную ценность. К Завадскому я ходил выяснить про работу. Вот и все!

– То есть вы утверждаете, что не причастны к похищениям картин и убийству Завадского? – спросил Корнев.

– Разумеется, не причастен. Я всего лишь рассказал о картинах Юлии и не знал о том, что она решит их украсть.

Корнев вызвал конвой и приказал увести задержанного.

Когда они остались втроем, полковник заявил:

– Вот же скотина! Ты только посмотри, какая мразь! Он же все валит на свою подружку и вполне может выйти сухим из воды! Пашка, чего притих? Ты веришь этому красавцу?

Зверев покачал головой и сказал:

– Таможня возбудила дело о контрабанде, но доказать, что именно Гурьев и Коро везли картины под полом клетки, будет нелегко. Давай не будем пороть горячку и выслушаем нашу форточницу.

Юлия вошла в кабинет и села на стул. Она выглядела понурой, губы ее слегка посинели, на коленке лоснилось жирное пятно. Увидев, что Зверев рассматривает это место, девушка виновато пожала плечами и стала тереть его рукой.

– Сама не знаю, откуда взялось это пятно, – проговорила она. – Скажите, а стирка белья для меня предусмотрена?

– Пятно на ваших брюках сейчас должно вас волновать меньше всего! – строго сказал Корнев.