Кряхтя от натуги, я сумел повернуться, потянув за собой и помощника палача. Уж не знаю, помогали ли мне Небеса, но я сумел на удивление точно выбрать момент. Палач с разбегу влетел в своего помощника. Удар был сильным и достиг своей цели: палач, словно набитый мешок, повалился с помоста на землю.
Оцепеневшие зрители стояли, открыв рот. Никто даже не пытался вмешаться.
Я еще сильнее сдавил помощнику шею. Мои усилия были вознаграждены. Я услышал хруст шейных позвонков. Из его носа хлынула кровь. Пальцы, державшие мои лодыжки, ослабели и стали разжиматься. И вновь, превозмогая боль перенапряженных мышц, я заставил свое туловище повернуться. Я перевернул помощника на другую сторону и ударил его телом по эшафоту.
По качающемуся, скрипящему, готовому обломиться эшафоту.
Эшафот заскрипел еще сильнее. Из последних сил (их у меня и в самом деле больше не было) я осуществил свой финальный маневр. Если бы он не удался, некому сейчас было бы писать эти строки. Еще раз тело помощника послужило мне тараном. Я ударил по опорному столбу, и тот треснул. У меня перед глазами сгущалась тьма. Такая же тьма окутала мой разум. Потом я вдруг почувствовал, как давление на шею ослабло. Опорный столб с треском обломился. Балка вместе с повешенными опрокинулась, а через мгновение рухнул и сам помост, доски которого не выдержали внезапного груза тел и обломков виселицы. Он рухнул с оглушительным треском, рассыпая вокруг дождь щепок.
«Пусть только он останется жив», – прежде чем потерять сознание, успел подумать я. Это было моей последней мыслью и стало первыми словами, которые я произнес, придя в себя:
– Он жив?
3
– О ком вы спрашиваете? – осведомился врач.
У него были густые усы. Судя по манере говорить, он был более знатного происхождения, чем большинство тех, кто его окружал.
– Тот, остроухий.
Я попытался встать, но тут же почувствовал у себя на груди ладонь врача. Он деликатно вернул меня в лежачее положение.
– Боюсь, молодой человек, я не имею даже отдаленного представления, о ком вы говорите, – весьма добродушно ответил врач. – Я слышал, что вы знакомы с подполковником. Возможно, он сможет ответить на все ваши вопросы, когда прибудет утром.
И вот, сидя в палате, я записываю события минувших дней и жду встречи с Брэддоком…
17 июля 1747 г
Он выглядел больше и умнее своих людей, сообразно занимаемому им чину. Он был в довольно высоких – до колена – черных, безупречно начищенных сапогах. Поверх темного, застегнутого на все пуговицы мундира на нем был надет сюртук с белой окантовкой. На шее красовался белый шарф. На широком поясе из коричневой кожи висел меч.
Волосы подполковника были зачесаны назад и стянуты черной лентой. Сняв треуголку, он бросил ее на столик возле моей койки, упер руки в бока и посмотрел на меня пристальным бесцветным взглядом, так хорошо знакомым мне.
– Кенуэй… – только и сказал он. – Реджинальд не извещал меня о вашем прибытии.
– Это было спонтанным решением, Эдвард.
Я вдруг снова почувствовал себя испуганным мальчишкой в присутствии этого рослого командира.
– Понятно, – пробормотал он. – Стало быть, ты решил вот так вдруг заскочить ко мне?
– Давно я здесь? – спросил я, не обращая внимания на его сарказм. – Сколько дней прошло?
– Три, – ответил Брэддок. – Доктор Теннант опасался, что у тебя может начаться лихорадка. По его мнению, человек с более слабым здоровьем непременно оказался бы ее жертвой. Ты счастливчик, Кенуэй, раз остался в живых. Не каждому удается ускользнуть сначала от виселицы, а потом от лихорадки. Тебе повезло, что мне доложили о некоем приговоренном к повешению, который утверждал, будто знает меня, и настаивал на встрече со мной. Иначе этого разговора попросту не было бы. Как ты смог убедиться, мы не церемонимся с нарушителями дисциплины.
Я потрогал повязку. Веревка успела до крови натереть мне шею.
– Да, Эдвард, я собственными глазами видел, как вы обращаетесь с вашими людьми.
Брэддок вздохнул и подал знак доктору Теннанту, показывая, что тот здесь лишний. Врач молча удалился, закрыв за собой полог палатки. Подполковник плюхнулся на походный стул, уперев одну ногу в койку, словно собирался согнать меня с жесткого ложа.
– Это не мои люди, Кенуэй. Это преступники. Тебя нам передали нидерландцы вместе с дезертиром. Тот со своим дружком покинул расположение полка. Естественно, тебя и приняли за его дружка.
– Что с ним, Эдвард? Как обошлись с тем человеком?
– Это о нем ты без конца расспрашивал? Доктор Теннант говорит, что тот человек почему-то тебя очень интересует. Ты назвал его… «остроухим»? – с нескрываемой издевкой спросил Брэддок.
– Тот человек, Эдвард… я видел его в ночь вторжения в наш дом. Он – один из тех, кого мы безуспешно разыскиваем вот уже двенадцать лет. – Первоначальная робость прошла. Я пристально и довольно жестко посмотрел на Брэддока. – Я никак не ожидал, что он служит в вашей армии.
– Да, в моей армии. И что такого?
– Вы считаете это случайным совпадением?
Вероятно, лицо Брэддока не знало других состояний, кроме хмурого. Но сейчас оно было просто сумрачным.