– Я более искусен в поединке, чем тебе думалось, – сказал я противнику. – Тебя ждет неминуемая смерть, если только ты не расскажешь мне все, что знаешь. На кого ты работаешь?
Танцующей походкой я приблизился к нему. Он отчаянно взмахнул кинжалом, но я успел полоснуть его по второй щеке. Теперь на его морщинистом, загорелом лице красовалось сразу две красных полосы.
– Почему убили моего отца?
Я снова оказался рядом с ним, ранив тыльную сторону его правой руки. Увы, мой маневр не заставил его выронить кинжал. Но я на это и не рассчитывал, а потому не особо огорчился. Я решил продемонстрировать ему свои навыки, и на его лице добавилась третья рана. Теперь все оно было в крови, и он больше не улыбался.
Однако он не утратил решимости сражаться. С неожиданной быстротой и проворством он двинулся ко мне, снова перебрасывая кинжал из руки в руку, чтобы сбить меня с толку. Его затея почти удалась. Почти. Потому что раны, нанесенные мной, явно ослабили его силы.
Я пригнулся, и кинжал просвистел над моей головой. А через мгновение я выпрямился во весь рост и ударил противника в незащищенный бок. Нанеся удар, я тут же отругал себя за нерасчетливость. Удар оказался слишком сильным и задел его почку. Похоже, я его убил. Теперь откроется внутреннее кровотечение, и где-то через полчаса его не станет. Это в лучшем случае. Он мог умереть в любую минуту. Трудно сказать, знал ли он об этом, поскольку вновь бросился на меня, оскалив окровавленные зубы. Я легко увернулся от его удара, схватил за правую руку, прижал к туловищу и сломал в локте.
Он не столько закричал, сколько шумно и болезненно втянул в себя воздух. Я еще приналег на сломанные кости руки, и они хрустнули. В этом не было никакой надобности; я просто показывал ему свое умение расправляться с такими, как он. Кинжал выпал из его ослабевших пальцев, мягко шлепнувшись в хвою. Потом и сам мой противник рухнул на колени.
Я отпустил его руку, повисшую плетью вдоль туловища. Раны на лице не переставали кровоточить. Вокруг талии расплывалось темное пятно. Плащ упал с его плеч, накрыв землю. Поверженный противник осторожно пощупал сломанную руку. Когда он посмотрел на меня, в его глазах было что-то невыразимо жалкое. Казалось, я сломал ему не только руку, но и душу.
– Зачем ты убил моего отца? – бесстрастным тоном спросил я.
Он был похож на бурдюк, из которого вытекала вода. Вскоре он завалился на бок. Сейчас его заботила лишь смерть, неотступно приближающаяся к нему.
– Говори! – требовал я, склонившись над ним.
На его окровавленное лицо успели налипнуть сухие хвоинки. Пахло лесным перегноем. Это будет последний запах в его жизни.
– Твой отец… – начал он и закашлялся, выплюнув сгусток крови. – Твой отец не был тамплиером.
– Без тебя знаю! – огрызнулся я. – И за это его убили? – У меня напряглось лицо. Я чувствовал каждую морщину на лбу. – Его убили за отказ вступить в орден?
– Он был… ассасином.
– И тамплиеры его убили? За это?
– Нет. Его убили за то, что у него было…
– Что у него было?
Я почти приник к умирающему, силясь разобрать его слова.
– Что? Что было у моего отца?
Ответа не было.
– Кто? – в отчаянии выкрикнул я. – Кто убил моего отца?
Человек, называвший себя посредником, был при последнем издыхании. Его рот открылся, а веки, слегка вздрогнув, закрылись. Я хлестал его по щекам, надеясь, что жизнь еще не окончательно ушла из его тела. Все было напрасно. Он умер.
Ассасин. Мой отец был ассасином… Я перевернул умершего на спину, закрыл его невидящие глаза, после чего вывернул карманы его мундира. На землю выпало несколько мелких монет и потертых бумажек, свернутых в трубочку. Развернув одну из них, я увидел солдатские призывны́е формуляры, относящиеся к пехотному полку. Точнее – к Колдстримскому гвардейскому полку. Записываясь туда, солдат получал за это полторы гинеи наградных. Его жалованье составляло шиллинг в день. На всех формулярах значилось одно и то же имя казначея. Эдвард Брэддок.
Вместе со своей армией подполковник находился сейчас в Нидерландах, воюя против французов. Я вспомнил остроухого всадника. И вдруг понял, куда он направлялся.
4
Я почти бегом вернулся в хижину. Три лошади, привязанные возле нее, мирно пощипывали траву. Ярко светило солнце. В самой хижине было все так же сумрачно и стало еще холоднее. Реджинальд стоял над привязанным Дигвидом. Его голова неестественно склонилась на плечо. Едва взглянув на него, я понял…
– Он мертв, – произнес я вслух, обращаясь к Реджинальду.
– Хэйтем, я пытался его спасти, но над беднягой так поиздевались, что, вопреки моим стараниям, он отошел в мир иной.
– Каким образом? – сердито спросил я.
– Он скончался от ран. Посмотри на него!
Лицо Дигвида покрывала корка запекшейся крови. Одежда была пропитана кровью насквозь. Реджинальд был прав: «посредник» действительно поиздевался над Дигвидом.
– Когда я уходил, он был жив.
– Да, черт побери! Когда я здесь появился, он был жив, – бросил мне Реджинальд, все больше раздражаясь.
– Хотя бы расскажи, что́ тебе удалось из него вытянуть.