Ассасин

Здесь аль-Адиля поджидали его люди, которые принялись устраивать на спинах мулов подарки короля Англии султану Саладину, поднесли для знатной спутницы эмира богатые носилки. Здесь же мнимую Иоанну Плантагенет должны были оставить ее спутники, но прежде все они преклонили колени у гробницы святого Георгия.

Джоанна тоже молилась у гробницы святого Георгия, покровителя милой ее сердцу Англии. Но, даже молясь, она не могла скинуть вуаль, а когда после молитвы ее спутники стали прощаться с мнимой Иоанной Сицилийской, только молча протянула рыцарям руку для поцелуя. Обри, потеснив графа Торонта, первым шагнул к ней, и Джоанна ниже опустила голову, скрываясь за складками вуали. Обри шепеляво говорил цветистые учтивые речи, обещал молиться за Иоанну Плантагенет, а она с нетерпением ждала, когда он выпустит ее руку из своих. И хотя она подала ее для поцелуя в перчатке – выглядело это не слишком учтиво, поскольку ей предстояло надолго расстаться с единоверцами, – Джоанна опасалась, что муж узнает ее. Не узнал. Может, он и не любил ее никогда, если сердце ничего не подсказало Обри в минуту расставания? Огорчило ли это Джоанну? Если бы она хоть что-то испытывала к Обри, то и расплакаться бы могла. Но через миг женщина и думать забыла о муже, услышав от Онфруа де Торон, что эмир отправляет ее женщин назад.

– Как это? Кто же тогда будет прислуживать мне в пути?

Онфруа только разводил руками, сообщив, что Малик аль-Адиль дал согласие лишь на то, чтобы с госпожой остались две женщины, да и те из местных армянок: с того времени, как наладились отношения между Саладином и императором Константинополя, сарацины терпимо относились к христианам восточного толка.

Как бы повела себя в данной ситуации Пиона? Изображая сестру короля Ричарда, Джоанна даже ногой топнула, требуя от Малика пояснений. Тот ответил со своей обычной светлой улыбкой: разве его нежной розе не сообщили, что их брак должен произойти тайно? А если он явится с христианкой, которую сопровождает целая свита, это не может не привлечь внимания, и тогда весь их договор с Мелеком Риком сойдет на нет.

Джоанна уступила. Уже подойдя к ожидавшим ее носилкам, она оглянулась на дорогу, где в облаке пыли скрылись ее спутники, и глубоко вздохнула. От грусти? Обреченности? Ей вдруг стало страшно. Но молодая женщина тряхнула головой, отгоняя сомнения, и напомнила себе, что однажды уже доверялась аль-Адилю.

И вот снова…

Однако на этот раз все было иначе. Джоанна сразу ощутила это, когда Малик стал держаться с ней более откровенно. Не только изысканные фразы, но и прикосновения, желание самому услужить, оказаться рядом, подсадить в носилки.

– Вы не должны гневаться за мое желание быть ближе к вам, о невеста моя! – говорил эмир, двигаясь рядом с ее носилками и склоняясь в седле, чтобы иметь возможность видеть ее лицо, с которого она наконец могла откинуть вуаль. – Но я помню, какого вы рода, и только сознание того, что вы отныне принадлежите мне, делает меня более дерзким. О, не смотрите так холодно. Я ведь нравлюсь вам, Джованна? Скажите, могу ли я рассчитывать на то, что не только уважение к моему сану послужило тому, что вы согласились стать моей супругой? О, как бы я хотел верить, что сраженный вашей красотой Малик может надеяться, что однажды ваше сердце раскроется моей любви, как раскрывается цветок лучам солнца. Ибо все, о чем я мечтаю, – это вознести вас так высоко, как только смогу.

Благородные слова. И полные призывной страсти взгляды, торжествующая улыбка. И если аль-Адиль в пути не затрагивал Джоанну ежеминутно, то только потому, что его положение в присутствии свиты не позволяло ему вести себя, как влюбленному юнцу.

– О, он так восхищается вами, госпожа! – произнесла одна из армянок, молоденькая смуглая Гаянэ, наполняя для Джоанны кубок из яшмы подслащенной медом водой, причем не разлив ни капли, несмотря на то что носилки потряхивало.

Другая, Даниэла, которая была постарше и у которой над верхней губой темнела полоска усиков, осмелилась сказать, что настоящая Иоанна Плантагенет уже давно бы осадила эмира с его ухаживаниями. При этом армянка сурово сдвинула брови: эта женщина из свиты королевы Сицилийской всем своим видом показывала, что не одобряет подмены, в которой ей приказали принять участие.

Джоанна молчала весь путь, обменявшись с аль-Адилем не более чем парой фраз. Занавески носилок защищали ее от пыли, но все равно горьковатый привкус пепла проникал и сюда. И везде следы разрушения и тлена. На повороте дороги воронье поднялось с полуобглоданной туши осла, в стороне лежала мертвая собака. Хорошо хоть мертвых тел больше нет. Аль-Адиль пояснил: люди ушли из этих мест, так как по приказу Саладина в округе были отравлены все колодцы.