Ассасин

У Джоанны его слова вызвали облегченный вздох – она опасалась, что Малик пожелает опять устроить скачку, наподобие той, когда они неслись к Назарету, а это, учитывая ее нынешнее положение, могло повредить ребенку. И хотя она заранее подготовила речь, желая упредить, что не желает нестись вскачь до самого Иерусалима, теперь же только ограничилась благодарным поклоном и снова набросила на лицо вуаль.

Дорога паломников слабо светлела в предутреннем сумраке, всадники ускоряли шаг коней, стучали копыта на каменистой почве, бряцало железо доспехов. Вскоре запели птицы, стало подниматься солнце. Двигаясь легкой размеренной рысью, кавалькада миновала несколько былых крепостей – по сути груды камней, где уже шли восстановительные работы и откуда охранники наблюдали со стороны за проезжающим отрядом. Крестоносцы, зная о посольстве, не задержали его, поэтому они проехали мимо без всяких происшествий.

Когда совсем рассвело, аль-Адиль оставил свое место во главе кавалькады и вплотную подъехал к Джоанне.

– Госпожа моего сердца, ваши люди будут сопровождать нас до Лидды. Но там нас ожидает уже мой эскорт.

Джоанна только кивнула. Что она почувствует, оставшись без охраны: страх, что окажется во власти «жениха», или облегчение, что рядом наконец-то не будет Обри, который может в любой миг ее узнать? Джоанна прогнала тревожные мысли и постаралась сосредоточиться на том, что говорил эмир.

– Для Мелека Рика Лидда очень важна. Но она важна и для нас – Аллах тому свидетель. Ибо мы тоже почитаем великого воина Джирджу, какого вы зовете великомучеником Георгием.

– И это из почтения вы разрушили его храм в Лидде? – хмыкнула Джоанна.

Аль-Адиль повел плечом.

– Разрушить храм неверных – это одно. Другое же, что мы не тронули саму гробницу Джирджу. Однако давайте больше не говорить о том, что вызывает грусть. О, война всегда сестра печали. Мы же с вами хотим принести радость и процветание этой земле.

– Аминь, – перекрестилась под вуалью англичанка.

Аль-Адиль не сводил с нее глаз.

– Вы выглядите спокойной, моя нежная пери, а ведь царственный Мелек Рик опасался, что вы будете всю дорогу лить слезы. Может, брак со мной не так уж пугает вас, как думает король англов? Если моя догадка верна, то я буду считать себя счастливейшим из смертных. Ибо я непрестанно думал о вас, вспоминал ваши дивные глаза, так похожие на это утреннее небо над головой!

Джоанна машинально устремила взгляд вверх – небесная голубизна еще не залила небосвод, он впрямь был сероватым, но занимающаяся заря придавала ему перламутровый лиловый оттенок. Красиво. Эмир верно подметил, что это сочетание похоже на цвет ее глаз. Он вообще очень мил. Ей даже стало неловко за свою ложь, но она напомнила себе: аль-Адиль прежде всего враг, которому ее – а точнее, Иоанну Плантагенет – отдают как искупительную жертву. Поэтому, когда Джоанна заговорила, голос ее прозвучал несколько резко:

– Меня не радует приказ, по которому я вынуждена сопровождать вас в Иерусалим. Однако некогда я доверилась вам и не пожалела об этом. Надеюсь, что и в дальнейшем ваша честь будет порукой моему благополучию.

– У нас все будет хорошо, о моя светлая звезда! – Эмир счастливо улыбнулся. – Мы будем жить, как сами пожелаем, а кому это не понравится, пусть к нам не ездят в гости!

Джоанна опять ощутила укол в груди. Эмир Малик аль-Адиль был окрылен возможностью соединиться с той, что мила его сердцу, а она, по сути, подло обманывает его. И все же ей было лестно, что ей удалось пленить этого великолепного вельможу, пробудив в нем такую страсть. Следуя за ним и все больше отдаляясь от лагеря крестоносцев, Джоанна испытывала странное пугающее ощущение пустоты под ногами, точно она оторвалась от земли и летит. На душе было неспокойно. Куда она едет? Что ее ждет? Джоанна уверяла себя, что они с Пионой все продумали и не пройдет даже месяца, как она вернется по этой же дороге. Вернется к Обри, которому она так и не призналась, что беременна. Интересно, достаточно ли ей будет сказать мужу, что та единственная ночь в его шатре во время марша к Яффе послужила тому, что она понесла?

Солнце поднималось все выше, Джоанна с содроганием смотрела на голую выжженную землю, но старалась отвлекать себя мыслями, что она – наконец-то! – совершит паломничество в Иерусалим. Этот город считался центром земли, и побывать в нем в глазах христиан приравнивалось к подвигу. А для Джоанны это было и паломничество, и ответственная миссия одновременно. Она спасала Пиону от насильственного брака, но, кроме этого, сама хотела побывать в Святом Граде. Это отвлечет ее от изнуряющей тоски по Мартину, от краха ее любовных надежд, от стыда перед братом Уильямом, который считает ее предательницей. О, Уильям не сможет не простить ее, ибо всем известно: паломникам, преодолевшим все трудности и опасности и преклонившим колени у Гроба Господнего с искренним, полным раскаяния сердцем, прощаются все грехи.

Об этом размышляла Джоанна, когда уже ближе к вечеру они достигли пределов Лидды с руинами церкви Святого Георгия.