Но другие воины уже бежали на него, готовясь напасть со спины. Дир резко развернулся и отбил их удары. Они стали топтаться на лужайке, то нападая, то отступая, выбирая момент для нанесения удара. Самым опасным противником оказался старший группы, который делал скупые движения, новее упорней и упорней подбирался к Диру Дир намеренно повернулся к нему боком, предоставляя возможность совершить нападение и готовясь увернуться от него, чтобы в ответ действовать наверняка. Но тот на уловку не поддавался, а подгонял своих подчинённых, говоря:
- Дружнее, дружнее, ребятки! Окружайте, окружайте. Никуда от нас этот прощелыга не денется!
Дир отступал. Вдруг краешком глаза среди травы заметил плешину песка, нагнулся, схватил горсть и бросил в лицо старшего. Пожилой возраст не позволил тому вовремя поднять щит и загородиться, песок попал в глаза; он взвыл от боли и досады, и в этот момент Дир сделал выпад и, вложив всю силу, пробил мечом его панцирную защиту.
Увидев гибель своего старшего, двое оставшихся побросали щиты и бросились бежать к коням. Дир их не преследовал, и скоро они ускакали в направлении Новгорода.
Чаруша кинулась на шею Дира, заливаясь слезами:
- Жив, жив, любимый, желанный!
Он, положив ей руку на плечо, глядел в ту сторону, куда умчались охранники. Кривил в злой усмешке губы, выговаривая презрительно:
- Викинга какое-то мужичье решило взять… Викинга мужики-лапотники вознамерились победить… Мужичье оно и есть мужичье…
- Не ранен? Не задели тебя? Может, перевязать где-то? - выспрашивала она, оглядывая его со всех сторон.
- Сосунки! - не мог успокоиться Дир. - Ранят они!.. Как же!.. Я их близко к себе не подпустил!.. Тоже мне - воины!
Потом подошёл к избушке, присел на обрубок дерева. Заметно дрожали пальцы рук, он ещё не мог успокоиться. Чаруша сидела рядом, гладила его по спине, по голове, по рукам.
- Но завтра могут приехать новые слуги моего мужа, - вдруг сказала она. - И не пять человек, а целая сотня. Тогда тебе не справиться с ними.
- Что будем делать? - спросил он её.
- Не знаю. Но тебе надо немедленно уезжать из княжества.
- Ты уедешь со мной! - решительно заявил он.
- Как можно? А муж? А дети? Разве можно их бросить?
- Детей мы заберём с собой!
- Лишить детей отца? Я на это никогда не пойду!
- Мы поженимся, а детей я усыновлю! Собирайся и быстрее едем!
- Дети, наверно, спят, - сказала она.
- Придётся разбудить. Отдавай приказание запрягать возок. Пусть грузят вещи. Дорога будет долгой.
- Но куда мы поедем? Как я брошу свою родину?
- Хочешь остаться, чтобы муж измывался над тобой? Пойми, что измену он тебе никогда не простит!
- Я совсем запуталась, - в отчаянии проговорила она. - И я не знаю, что мне делать!
- Едем на Русь, в Киев. У меня на первое время есть некоторые сбережения, мы сможем неплохо устроиться, а потом будет видно. Кстати, у тебя есть надёжный человек? Мне надо послать весточку Аскольду.
- Что передать?
- Пусть берет расчёт у Рюрика и с обоими отрядами отправляется за нами.
- Я сейчас распоряжусь.
Через час крытый возок в сопровождении Дира отправился по дороге на юг.
IV
Вознаграждение Аскольд получил сполна. Потом его пригласили к Рюрику.
Князь встретил неприветливо. Он некоторое время немигающе смотрел на него совиными глазами, лепестки его коршунячьего носа раздувались, будто он принюхивался к посетителю. Наконец проговорил недовольно:
- Дир нанёс мне, князю новгородскому, личное оскорбление тем, что посмел увезти с собой жену преданного мне купца. Что, мало ему девушек на Новгородчине? Он мог предложить руку и сердце любой боярской или купеческой дочери, я с удовольствием стал бы посаженным отцом, мы сыграли бы свадьбу согласно обычаям старинным, которые исходят из древнего государства Русиния… Что за блажь ударила в голову? Не будет прощения ему с нашей стороны, не так ли, Олег?
Олег, двадцатилетний викинг с каменным выражением лица, молча кивнул. Аскольд знал, что Олег выдал замуж за Рюрика свою сестру Эфанду и пользовался большим влиянием на княжеском дворе.
- Так и передай Диру, чтобы он ни при каких обстоятельствах, ни под каким видом не возвращался на новгородскую землю. Иначе за злую обиду накажу лютой смертью.
- Я передам, князь, - поклонился Аскольд и вышел.
Однако Новгород покинул не сразу. Прослышал, что собирается большой купеческий караван в Византию, и сумел подрядиться сопровождать его до Руси. На Новгородчине Киевское княжество называли Русью.
Ехали не спеша. Привыкший с детства к небольшим кускам пашни, зажатой между фиордами и горами, узким перелескам и небольшим порожистым речкам, Аскольд сначала даже растерялся среди дремучих лесов, которым, кажется, не было конца; он поражался широким рекам и просторным озёрам, в которых водилась масса разнообразной рыбы, и к концу путешествия был покорен протяжённостью страны и величием её природы.