Арысь-поле

— Вариант номер один ты категорически не приемлешь?

— Просто пока не вижу смысла лезть на рожон.

— Ладно, — Слава махнул рукой, — значит, будем стоять на номерах и ждать зверя, — он облизнул жирную от тушенки ложку и положил на траву, — минералка, чай, пиво?..

— А чай откуда?

— Из термоса, — Слава засмеялся, — жена всегда говорила, что я практичный мужик.

— Тогда давай чайку.

Слава принес из машины термос, захватив заодно чехол с удочками, и бросил его рядом с Вадимом.

— Это тебе развлекалка, пока я за хлебом сгоняю. Давай палатку ставить.

Когда чай был выпит, а палатка ярким оранжевым пятном красовалась на фоне зеленых прибрежных зарослей, Слава посмотрел на часы.

— Боюсь, позже хлеба я уже не найду. Надо съездить.

— По-моему, ты его и сейчас не найдешь, — Вадим лениво растянулся на покрывале, — их магазин, небось, работает до двенадцати, как во всех деревнях. Может, сегодня обойдемся?

— Я успею, — Слава залез в палатку, долго копался там и наконец появился в джинсах и кроссовках на босу ногу, — у нас осталось два куска, и те черствые.

— Как хочешь, — закрыв глаза, Вадим блаженно раскинул руки, — только возвращайся не так, как прошлый раз.

Слава не ответил, зато Вадим слышал, как завелся двигатель, и хотя шум его стал удаляться, даже не повернулся, чтоб проводить машину взглядом. Было безумно приятно просто лежать, слушая, как плещется вода, и знать, что в нее можно немедленно окунуться. Все ночные злоключения сразу превратились в кошмарный сон, который никогда не может повториться (если, конечно, не забивать голову всякой ерундой).

Выбравшись на асфальт, Слава втопил газ. Он так и остался при своем мнении, что разговор с волхвом принесет больше пользы, чем бесконечное ожидание чего-то, чему, даже столкнувшись лицом к лицу, они все равно не смогут дать достойного объяснения. Поэтому хлеб являлся предлогом, а в бумажнике лежала фотография, и путь его лежал в Волховку. Правда, на минуту он все-таки остановился у магазина; бросил на сиденье хрустящую легкую буханку, совсем не похожую на городской хлеб, и только потом свернул на знакомый луг. Теперь он ехал уверенно, потому что вчерашняя колея отчетливо виднелась среди не успевшей подняться травы.

У дома волхва ничего не изменилось — та же тишина и небо такое же ослепительно голубое, только солнце светило в спину, уже перекатившись через зенит. Слава задумался. Возникшее чувство нельзя было назвать неуверенностью, а, тем более, страхом — скорее, это было ощущение собственной малости. Как в детстве, когда он первый раз попал в Ленинград, и стоя перед Зимним дворцом, думал не о том, что кто-то, вообще, мог жить в этом огромном и прекрасном доме, а — как велик, по своей сути, должен быть человек, позволивший себе жить в нем.

…Совершенно необъяснимая ассоциация, — решил Слава, глядя на аккуратный забор, скрывавший простой деревянный дом. Дальше мысль не пошла, и он выпрыгнув из машины, шагнул в не закрывающиеся «ворота» так же осторожно, как когда-то входил в Эрмитаж, робко наступая на видавшие виды каменные ступени. Дверь в сарай, где прошлый раз мычала корова, оказалась заперта массивным засовом. Слава постоял несколько минут, но ничего не дождался и двинулся к дому.

Поднявшись на крыльцо, постучал. За дверью послышался легкий шорох, но дверь не открылась. Внутренне он понимал, что собирается поступить не просто безрассудно, а даже противоправно, но удержаться не мог — словно какая-то зловредная сила толкала его под локоть, при этом ехидно посмеиваясь. Он толкнул незапертую дверь и замер — изнутри донеслось сначала слабое, потом все нарастающее шипение, и в следующее мгновение он увидел ужика, который вдруг начал раздуваться, увеличиваясь в размерах. Его лапы становились толще и круглее, а и без того безобразную морду перекашивало в разные стороны, как героя диснеевского мультика; ужик рос, превращаясь из отвратительной игрушки в ужасного зверя, и с его кривых желтых зубов — острых, как шипы акации, капала слюна, а мясистый серый язык, совершенно непохожий на змеиный, тем не менее, периодически высовывался и прятался обратно. Глаза без век, не мигая, смотрели на незваного гостя, и выпучиваясь все сильнее, обнажали белки с тонкой паутиной лопнувших капилляров (судя по ним, кровь была не красной, а какой-то зеленоватой); длинные когти скребли по полу, словно животное готовилось к прыжку.

Славе хватило секунды, чтоб захлопнуть дверь и скатившись с крыльца, отбежать на несколько шагов. Что это был за фокус, он не понял, но в том, что это, именно, фокус, сомневаться не приходилось, ведь с живыми существами не могли происходить подобные превращения.