Артемий Волынский

Волынского, как и других занятых военной или статской службой помещиков, обманывали дворовые, приказчики и «управители». С ними он был строг. К примеру, Ивана Немчинова, управлявшего муромскими деревнями, барин велел «за слабое смотрение и за протчие его шалости, паче же за пьянство… оковав, выслать в Москву под караулом, где содержать ево до улики скована». Узнав, что в муромских деревнях мужики «не толко какова хлеба или скота не имеют, но и озимного и ярового ничего не посеяли, и все оные скитаютца по миру и претерпевают великой голод», Артемий Петрович дал указание «в сем случае какое вспоможение зделать оным крестьяном». Приказчику с винокуренного завода Тимофею Любомирову пришлось сидеть в заключении в «железах» (кандалах) в московском доме Волынского за растрату денег и «перевоспитываться трудом»: барин велел «держать ево по прежнему ж скована в конюшни, и чтоб был в работе непрестанной как в конюшни, так и дрова рубить по вся дни ему и Немчинову и плуту Глинскому тут же, и чтоб он был всегда в сермяжном толко кафтане и в пасконной рубашке и был бы в непрестанной работе во дворе, а з двора не пускать».

Упомянутый «плут Глинской» (видимо, сын одного из доверенных управителей) доставлял Волынскому много огорчений; тот распорядился «держать ево в крепком надзирании, понеже не толко выучился пить, но и красть, как вы пишите, уже почал, и так уже никакова из него добра быть не найдется, и за то ево еще жестоко высечь и сверх того отцу и матери ево приказать, чтоб они ево воздерживали и отучали ево не токмо от старого ремесла, от пьянства, но и от нонешнего плутовства, кражи, а ежели он будет пить или впредь хотя и в малой какой краже приличитца, не толко он, но и отец и мать его жестоко будут за то наказаны, ибо всем ево шалостям, паче же плутовству причиною отец и беспутная мать ево» ^{280}.

Барин был гневлив, но отходчив. Когда из Петербурга сбежал Михаила Жук с какими-то подложными письмами, Артемий Петрович приказал «всячески проведывать и искать, чтоб ево поймать, а когда пойман будет, то немедленно розыскивать им в сносе денег и протчего и кто побегу ево был причиною». Следующее письмо повелевало «посечь беглеца с пристрастием плетми», но не очень сильно, «ибо хотя он зделал как прямой плут, презрев то, как я любил ево, однако ж мне ево и теперь жаль». А когда Мишка Жук был схвачен, барин велел его «беречь», чтобы виновный «от страха не зделал чего над собою», и провести с ним беседу на тему «сколько я сожалел об нем, когда он ушол». «И для того, — заканчивал Волынский письмо, — об<ъ>явите ему, что я конечно всю вину ево и заочно отпущаю ему, любя ево и надеяся, что он может мне заслужить оную всегда лутче прежнего; и хотя он и подозрение себе зделал было, однако ж чтоб он и в том не сумневался конечно; ибо я за истину держу, что он сие подозрение навел себе от одного толко страха. И для того, разсуждая потому, что он безмерно робок, все то ему упущаю и… могу вменить за природную ево добродетель, что он имеет великое опасение» ^{281}. Видимо, грозен был хозяин в гневе, если бедный Жук от «одного толко страха» решился на побег; но зато «великое опасение» холопа было расценено как явная добродетель.

В 1735 году Артемий Петрович велел приказчикам составить по образцовой форме «описные книги» или ведомости «по деревням и по дворам по имяном как мужеск так и женской пол, прописывая с летами; и что у кого лошадей и скота рогатого и мелкого, и при том хлеба молоченого и не молоченого, и что под кем земли роспашной и не распашной и сенных покосов, и сколко к нынешнему году посеял кто ржи и ныне ярового какового хлеба, и что под кем положено тягла, и сколко на меня пашет земли и платит доходу или денежного оброку и сверх того, что с кого платитца государственных подушных по разположению мирскому денег». Такой переписи в бумагах Волынского не обнаружено — возможно, она и не была составлена, поскольку сам же барин в письмах жаловался, что даже после неоднократных подтверждений «оных переписных книг никогда ко мне не присылывано».