Артем Гармаш

— Стало быть, — неохотно процедил немного смущенный Гмыря. Хотя он и был доволен тем, что привлек внимание односельчан к катку (будут свидетели, если понадобится), но смех и иронические взгляды крестьян обеспокоили его: как бы не разгадали его хитрости. Поэтому пересилил себя и, чтобы обосновать свои «агрономические» мероприятия, добавил, обращаясь к Мусию: — И нечего, Мусий, над наукой насмехаться! Вот и в газете «Рілля»[1] агрономы очень советуют снег на поле задерживать. Всякие способы указывают. И об укатывании пишут там.

— Не знаю, что пишут в той «Ріллі», — сказал Мусий. — Газет не читаю, потому как неграмотный. Ну, а послушать книжку разумную всегда любил. И научную, и так, если поучительная какая. Вот и припомнилось мне, как учитель Макар Иванович как-то в воскресенье начитывал мужикам одну. Это еще до войны дело было, а вишь, не забылось. Очень для нашего брата, мужика, поучительная притча. Даром что сочинил ее граф — писатель Лев Толстой. А особенно для таких, как ты, Архип, поучительная. Вот послушай!

— Некогда мне твои басни слушать. — И, будто только теперь вспомнив о Савке, Гмыря напустился на него: — Долго ты еще будешь там копаться?!

— Видите — не сижу, увязываю.

— Ну-ну, дядя Мусий, — крикнул кто-то из толпы. — Рассказывайте, чему там граф мужика учит.

Мусий обвел взглядом толпу и, как опытный рассказчик, сразу увидел, что его готовы слушать. И начал:

— Жил в одном селе зажиточный мужик, дело было еще до революции, можно даже сказать — богатей. Вот вроде тебя, Архип.

— Да отвяжись ты! Я тут при чем?

— Да так, к примеру… Все у него есть: земля, скотина, деньги водятся. Ну, а ежели деньги завелись, нету тогда спокойной жизни человеку: жадность дышать не дает. Все ему мало, все ему — кабы еще земельки прикупить. А негде, безземелье страшное. И вот прослышал он, что где-то в Сибири — не скажу, у калмыков или у башкир — можно земли купить, и недорого будто. Взял кошель с деньгами — и туда. Добрался. И верно, продают. «Ну, а цена ж какая?» — спрашивает калмыков. «Тысяча рублей за день».

— Как это «за день»? — удивился один из слушателей.

— Да вот так же и наш богатей не уразумел сразу и спрашивает: «Как это «за день»?» — «А так: клади в шапку деньги и меряй себе. Сколько земли обойдешь за день, до захода солнца, вся твоя будет. Составим купчую».

— Ты скажи! — не утерпел кто-то. — И привалит же человеку такое счастье!

— А ты не спеши.

— Подожди-ка, Мусий, — остановил Харитон. — Ведь ты так и не сказал, когда дело было — зимой или летом?

— А тебе не все равно?

— Чудак-человек. Да разве можно летний день приравнять к зимнему! И одно дело — в сапогах, а другое — босиком.

Мусий глянул на Харитона, покачал головой и плюнул.

— А будь ты неладен, Харитон! Что же ты класс наш бедняцкий позоришь! Я про Архипа, а ты и себя к нему в пристяжные.

Вокруг засмеялись. А Харитон смущенно оправдывался:

— Да я разве что? А ежели б и тебе!

— А ну, не перебивайте! Сказывай дальше, Мусий, свою притчу.

— Ну, так вот, наш богатей и пустился мерить ногами. До завтрака верст пятнадцать отмахал.

— Ого!

— Да. Это — отмерил!

— Подмывало и дальше — нет, переборол соблазн. Поставил вешку и повернул, чтобы поперек еще отмерить. В обеденную пору и тут поставил вешку, поел на ходу и назад подался. Да не рассчитал. А условие такое: до захода солнца не вернется в кибитку, где в шапке деньги, нарушил договор, — значит, и деньги пропали. Уж и солнце садится, а ему к кишлаку еще идти да идти. Бросился тогда бежать. Уж что есть духу бежит…

— Ну и что ж, успел-таки? — не вытерпел кто-то в толпе.

Мусий молча оглядел всех, пожал плечами и, сам удивленный, признался:

— А вот, ей-богу, и не припомню, как оно там у Льва Толстого — успел или не успел.

В толпе засмеялись. А Харитон даже возмутился:

— Тоже мне рассказчик! Самое главное забыл!

Мусий не растерялся:

— И вовсе не это самое главное. Успел иль не успел — какая разница! Потому как, добежав, сразу же свалился — и дух из него вон. Отмерили калмыки три аршина ему, да и схоронили жаднюгу. Так-то, Архип, в жизни бывает.

Гмыря вскипел:

— И чего ты ко мне прицепился, как репей?!

— А вот чего: ты где это собирался укатывать? — став сразу серьезным, сказал Мусий. — Твоей земли в этой стороне нету. Вся твоя земля за Новоселовкой. Значит, на помещичьей?

— А хотя бы и так! На той, что осенью в аренду взял в земельном комитете.

— Знаем. Это вот здесь, за селом сразу. Двадцать десятин.

— Ого! Ничего себе! Отхватил кусочек! — воскликнул Лука и разразился никогда еще не слыханным ветробалчанскими плетнями крепчайшим окопным ругательством. — Таким куском можно и подавиться.

— А это — какая у человека глотка! — заметил Харитон.

— И на твою бы хватило. Мог и ты в земельном комитете в аренду взять тогда, — присматриваясь, стараясь угадать (не разобрал на слух), кто крикнул о глотке, сказал Гмыря. — Чего ж ты не брал?

Харитон от возмущения даже шапку с головы сорвал.

— Видели такое?! А ты что, не знаешь, где осенью я был? Месяца нет, как с фронта вернулся. А осенью в окопах вшей кормил. Кровь проливал! Чтобы ты здесь на моей крови…