Артем Гармаш

— Изуродовала — именно так! — продолжал Омелько. — На что уж Антон, и тот растерялся: нечем крыть! Туда-сюда завертелся, но все же позиций не сдает. «И верно, Горпина, при социализме тебе на селе в самом деле некуда приткнуться. В город придется подаваться!»

— В город? — удивился Артем. — А почему именно в город?

— «У города, говорит, брюхо большое. Кого ни проглотит, всем место найдется. На табачную фабрику пойдешь или еще куда». А дивчина, бедняжка, никогда еще и в городе не была. Для нее город — дремучий лес, полный страхов. Но она уже и на это согласна. Одно ее беспокоит: из села тогда народу, чай, тьма в город двинет? Антон все знает: «Не без этого, говорит, что месяц, а то и не один на биржу труда походишь, покормишь вшей в ночлежке. Ну, а там придет и твой черед. Непременно придет. Потому — фабрика, да еще табачная, это тебе не свинарник. В свинарнике и то воздух не очень-то! Ну, а не сравнить с фабричным! Там как поработала лет с десяток — и все, чахотка обеспечена!» Подбодрил, одним словом, дивчину! Побледнела вся. «Вот мне какой совет даешь! Себе рай здесь готовишь, а мне — чахотку на одинокую старость? А будь же ты проклят! С твоей революцией вместе!» Вот теперь Антону, ежели б не дурак, и промолчать. Так нет, словно вожжа под хвост попала. Так кровью и налился. «Революции ты, Горпина, языком своим дурацким не трожь! Я мог бы тебе дать и другой совет для того же города, коли уж так боишься одиночества! Но с такой рожей никакое «заведение» тебя не возьмет на работу. Даже самое дешевое — четвертаковое!»

— Ой, боже мой! — воскликнула Катря. — Да что он, одурел? Сказать такое дивчине!

— Ну и хам! — покачал головой Артем.

Орися настороженно смотрела то на мать, то на брата. Наконец тихо спросила:

— Мама, а что это такое — заведение?

— Ну, тут и началось! — нарочно поспешил Омелько, чтобы выручить Катрю. — Уж как только она его не костила, чего только не накликала на его голову! И чуму, и холеру, и черную оспу. Да и не только на его голову, всем перепало. А кончилось тем, что пришлось водой отливать!

Рассказ о вчерашнем неприятном происшествии так взволновал Омелька, что, бросив окурок, он тотчас же снова вынул кисет и стал свертывать цигарку. Дал Артему, тот хоть и не просил, но взял охотно (видно, и его этот рассказ не оставил равнодушным). Свернул себе. И, только закурив, продолжал снова:

— Вернулся я домой сам не свой. И, поверишь ли, Артем, всю ночь не мог заснуть. Мысли одолели. Перед рассветом уж задремал как будто. А тут Остап ваш постучал в окно: «Налыгай пару! В лес поеду!»

— О чем же, Омелько, ты всю ночь думал? — спросил Артем.

— А о чем думает бедняк, когда ему не спится? О жизни своей горемычной. О завтрашнем дне безнадежном.

— А этого, Омелько, я от тебя не ожидал, — сказал Артем. — Почему безнадежном? Да еще именно теперь!

Омелько внимательно посмотрел на него и ответил убежденно:

— Вот именно теперь! Может, ты думаешь, что только перед Горпиной стоит этот проклятый вопрос — как дальше жить? На это я тебе скажу так: из трех десятков нас, батраков, живущих сейчас в усадьбе, добрая половина не знает, куда деваться. Да вот я первый. К примеру, скажем так: у крестьян сейчас только и дум, только и разговоров, что о земле. О черном переделе. На святки откладывают. Как раз к рождеству почти все фронтовики вернутся. И всяк радуется, ждет не дождется. А я… просто совестно говорить, да некуда правды девать — боюсь об этом и думать! Ну какой из меня хозяин может быть? Ежели я не знаю, с какой стороны к тому хозяйству подступиться!

— Штука немудрая, было бы на чем! — сказала Катря. — Еще какой хозяин из тебя будет! Разве я не знаю, какой ты работяга? Как ты за волами ходишь.

— В том-то и дело, Катря. С детства работаю в загоне. Еще при отце. Было время научиться, как за ними ходить. Но это и все, что я умею делать.

— А ты не прибедняйся, Омелько! — сказал Артем. — Если усадьбу сравнить с заводом, то ты почти то же, что механик в машинном отделении.

— Воловий механик? — засмеялся Омелько. Но видно было, что такое сравнение пришлось ему по душе.

— Да, если хочешь. Именно — воловий механик. На заводе машины — душа его, а в сельском хозяйстве — волы, рабочий скот. И это — на многие годы вперед. До тех пор, пока рабочий класс не выработает вдоволь машин и для села. А для этого ой как много еще сделать нужно! И в первую очередь революцию до конца довести. Власть в свои руки взять…

Но Омельку, как видно, никак не хотелось оставлять приятную для него тему. Он невнимательно слушал Артема и воспользовался первой же паузой. Для начала засмеялся — на этот раз не так уж искренне — и сказал:

— «Механик»! И такое скажет! Перегнул трошки. Потому — я хоть настоящих заводских машин и не видел, но представить могу. Разумная голова нужна на плечах! И все же мертвая машина не то что живая. Вот у меня сейчас тридцать пар волов. Шестьдесят голов. И что ни вол, то и свой норов. И к каждому нужен особый подход.

— Ну вот! Сам говоришь.