Армагеддон №3

И почему-то никто билет перекомпостировать не стремился. Почему-то смирились все со своею судьбой. Серафима Ивановна, вновь оставшаяся одна, уверяла небольшое общество, собиравшееся в тамбуре у туалета, что, хотя она, конечно, совсем не такая, но чувствует, что в этом вагоне ответит за все грехи свои тяжкие. И после столь знаменательного железнодорожного путешествия она может совершенно бестрепетно предстать к престолу Господнему. А там она непременно встретится с покойными родителями, мужем, свояком, кумом, совхозным зоотехником, трактористом МТС, с которым она познакомилась на курсах в 56-м году, Васькой Шутовым, который у них два лета подряд коров гонял на выпас, и со многими другими.

И такая же решимость была написана и на лицах других пассажиров, шагавших с пустыми пакетами за Петровичем. Только буфетчицам они сразу откровенно не нравились, когда Петрович выпускал к ним Кирюшу в склад попастись. Поначалу. Визжали почему-то сразу. А когда Кирюша был голодный, он ни о чем думать не мог, кроме еды. Но, закусив в подсобках крысятиной, он всегда что-то хорошее телепатировал в головы буфетчиц. Те сразу трубку телефонную бросали и кончали орать про милицию. Мог Кирилл к себе женщин чем-то расположить. В Хайрузовке на Красноярской железке буфетчица даже поинтересовалась у Петровича, сколько он хочет за змейку? Но после какой-то Кирюшиной мысли покраснела, захихикала и отказалась от делового предложения.

* * *

Пятое купе молчало, будто там уже и не было никого. Но, втягивая в себя воздух, Седой чувствовал сладковатый, пряный запах, сочившийся сквозь запертую дверь купе из коридора. Он понимал, что без Бойца, как бы все осознавшего и почти проникшегося, им долго не продержаться. Прикидывая разные варианты и рокировки, Седой понимал и то, что сары начнут с Факельщика. Поэтому решил махнуть рукой на явные кобелиные демарши Ямщикова в отношении Марины, понимая, что только так она окажется под постоянным присмотром.

Правда, странности в поведении Факельщика начинали донимать уже и Седого. Ставить ее на дежурство было бессмысленно, она беспробудно дрыхла до утра. Уже и без глаз было видно, что в этой нынешней Марине все меньше оставалось от Флика. Целыми днями она моталась по соседним купе с какими бесконечными бабскими разговорами. Посмотрев что за пентаграммы она начала рисовать как-то вечером, Ямщиков, матерясь, отнял у нее гвозди и мелки. Ночью она могла спокойно отправиться в туалет, протопав прямо по всем знакам, раскрыв дверь на всю ивановскую. На днях огорошила Седого дикими расспросами, почему люди бывают такими маленькими? Их ведь так легко убить, когда они ходить не могут и разговаривать! Будто их трудно убить, когда у них языки развяжутся. Спросила бы у Ямщикова, он бы ей много чего рассказал на этот счет.

Пребывая в постоянной тревоге за шизевшего на глазах Факельщика, Седой уже сам посылал Ямщикова за нею, если ему казалось, что она слишком долго отсутствует.

Один раз даже Ямщиков ее не узнал, когда она тихо сидела на мусорном ящике в тамбуре у туалета с маленьким пацаненком на руках. Рядом с нею вертелся мальчуган постарше с обветренным простудой ртом.

— Мне мамка десять рублей еще с собою дала, все бутылки сдала из подъезда, чтобы я был не хуже других, — рассказывал он Марине, слушавшей его серьезно и сосредоточенно. — А училка нас в антракте к ларьку не выпустила, и я так и не смог купить себе клоунский нос на резинке. Мне этот нос во как был нужен! Я бы фиолетовый себе купил. А она сказала: "Сиди, Манохин, смирно, а то нервы у меня на тебя сейчас кончатся!" И когда циркачи ходили по рядам с обезьянками в юбочках — тоже погладить не дала. А я совсем близко был! Вы, тетенька, знаете, что у обезьянок жопка красненькая? Сам видел! Я в цирке целых два раза был. Один раз — совсем маленьким, когда еще папка в тюрьму не уехал…

Из туалета вышла женщина с мокрыми штанишками в руках и подхватила ребенка. Марина нехотя рассталась с чужим диатезным сокровищем и понуро отправилась следом за Ямщиковым. А у Григория в период этой сцены вновь разыгрались противоречивые чувства. Короче, ему ни с того, ни с сего стукнуло в башку, что хорошо бы сейчас ехать так же с Маришкой, с детьми… К матери, к примеру. Думать только о том, чтобы штанишки состирнуть, горшок вытрясти. Вот бы мамка обрадовалась!

Тут Ямщиков мысленно приказал себе остановиться. Поняв, что тоже сходит с ума, он отправил Марину к Седому, а сам выскочил в ближний тамбур воздухом подышать. Действительно, как тут не шизнуться? Ведь нет у него никакой мамки и не было! И как можно такое думать о боевом товарище? При этом в полном спокойствии и отрешенности положить с прибором на цели и задачи грядущего Армагеддона… Трясущимися руками он пытался поджечь сигарету, а эта сволочь назло ему не хотела поджигаться…

— Гриш, ты с фильтра поджигаешь! — заметил покачивающийся Петрович, вышедший в тамбур следом.