Архив Шамбала

— Ты меня глазами-то не сверли, — попросил Игорь. — Над твоими словами о государстве и Родине я смеяться не буду. И не потому, что тебя боюсь, а потому что думаю точно так же. Но учти, что ты и твой дед говорили о разных вещах…

— Да откуда тебе знать? — стремительно подался вперед Маслов. — За такую верную службу его наградили расстрелом, и только чудо деда спасло. Он всю оставшуюся жизнь провел в глухой деревне. Прикинулся заплутавшим охотником, устроился кое-как, потом документы выправил, законные, настоящие. Только фамилию пришлось сменить. Ну, что молчишь?

— А что я скажу? Ты же все равно любишь своего деда.

— При чем тут любовь? Дед был умнейшим человеком, которому к тому же в жизни очень повезло. Он сам говорил, что ему повезло прикоснуться к великому делу, и мне завещал это дело продолжать, сколько смогу. Ослабну сам — должен приготовить продолжателя! И так — до конца, до победы!

Голос Маслова дрожал, глаза сверкали! «Надо задержать этот психоз», — подумал Корсаков.

— Глеб, ты только верил? Чем же это отличается от религии?

— Дурачок ты, Игорь. Ну, при чем тут религия? Религия и вера — разные вещи. Мой дед, его единомышленники, я, — мы все верим в то, что делаем.

— Ну а что ты делаешь-то? Можешь хотя бы сейчас мне рассказать? Интересно все-таки, что ты такого нашел в планах Бокия, или кого там еще?

Странно, но Глеб снова успокоился. Хотя бы внешне.

— Бокий сам по себе был просто умным человеком, который смог увидеть перспективу, организовать движение к точной цели и не мешать тем, кто умел идти к ней!

— Целью ты называешь эти древности?

— Древности — чепуха, ты прав. Главное в другом.

— В чем?

— В чем? — рассудительно повторил Маслов. — Ну, вот, смотри. Ты помнишь, в центре Москвы показывали на большом экране футбольный матч?

— Ты о погромах после поражения от японцев?

— Именно! Умница! Значит, несложно будет вспомнить, что происходило на том же самом месте в декабре?

— Ты снова о болельщиках?

— Ну, можешь их так называть, хотя понимаешь, что в их головах могут быть другие лозунги, а в руках — другие предметы. Но дело не в этом.

— А в чем?

— В том, что этой толпой управляли люди.

— Отделяешь, так сказать, козлищ от человека?

— Ага, отделяю, потому что каждому своя жизнь дана, и ее не изменить.

— Но ведь ты-то как раз и хочешь изменить! — завелся на спор всерьез Корсаков.

— Неточно формулируешь, — возразил Маслов. — Речь идет о другом. Россия задыхается от тех, кто приезжает к нам и оседает тут. Они приносят свои обычаи, привычки, отношения! И стараются воздействовать, меняя суть нашу, понимаешь?!

— Ну, а ты будешь воздействовать на них? — не скрыл издевки Корсаков.

Сейчас он хотел только одного: Маслов должен захотеть ударить его! Тогда ему придется подойти ближе, и уж тут-то он окажется в руках у Корсакова. Но Глеб продолжал сидеть: то ли увлекала дискуссия, то ли догадывался о намерениях Игоря.

— Понимаешь, друг, Бокий, вообще, был умнее, чем принято считать. Он создавал новую модель, в которой сотрудничали бы и интеллектуалы, и практики.

— Ты о чем?

— В работе над «тибетской загадкой» он, по-моему, стремился, чтобы интеллектуальные идеи воплощались в жизнь практиками, а не кабинетными сидельцами. Согласись, кабинетные ученые и живут лишь замкнутыми понятиями. На большее у них не хватает пороха.

Что касается практиков, то у них всегда слишком близко оказывается не камень, а стена преткновения. И без подробной инструкции им эту стену не преодолеть.

Вот Бокий и искал систему взаимодействия тех и других. И, признай, система начинала работать, ее результаты можно проверять!

— На людях? На живых людях? — не выдержал Корсаков.

— Ну, не на крысах же, — спокойно ответил Маслов. — На ком, в конце концов, проверяют лекарства? Что ты вообще знаешь об этом Знании? Оно подскажет людям верный путь! Посмотри, что происходит вокруг! Мы уничтожаем сами себя, самозабвенно радуясь этому. От могучей страны ничего не осталось, кроме иллюзии былого величия.

Теперь Глеб говорил мирно, голос его тек ровно, модулируя там, где нужно. «Он и в самом деле успокоился», — подумал Корсаков. — «Но нельзя его оставлять в покое. Нужно сменить направление и узнать что-нибудь новое».

— Когда ты включился в дело? — спросил Игорь.

Маслов одобрительно кивнул:

— Ну, что же, ты имеешь право знать… Это не я включился, а ты. Честно говоря, я очень удивился, когда ты позвонил насчет той статьи и газеты.

— Почему?

— Потому что они являлись наживкой. Не для тебя лично, а вообще…

— Как это «вообще»?

— Мне неважно было, кто клюнет.

— Тебе?

— Мне, нам, какая разница?

— Зачем?

— Мне требовалось любое знание о документах, исчезнувших после ареста Бокия. Нужны были различные следы, намеки, чтобы только напасть на след!

— И — напал?

— Как видишь, — усмехнулся Маслов.

Корсаков уголком глаза уловил движение: Гуцул направил в сторону Маслова оружие. Глеб не остался безучастным: моментально развернувшись, он всадил в старика три пули… потом повернулся к Корсакову:

— Скучный ты человек, оказывается, Игорь.

— Ну, ты тоже не идеал, — признался Корсаков.