Какие превратности судьбы, какие повороты событий, какие гены сделали одного из тысяч воинов великим Ат-тилой? Из каких недр рыхлой, безжизненной и обреченной русской патриархальщины вдруг выскочил, например, Петр Великий? Почему из сотен офицеров, из тысяч патриотов времен Французской революции вознесся над всеми лейтенант Буонапарте?
Почему плодами титанических усилий, когда множество людей сливались в едином порыве борьбы за осуществление вековых чаяний, воспользовался именно Сталин? Почему не может оказаться во главе всемирного движения к Счастью человек, интеллектуально гораздо более богатый, чем бывший семинарист?
Может! Особенно вооружившись Просвещенным Знанием и собрав воедино тех, кто лучше других умеет бороться и побеждать…
Бокий, взяв свитки, привезенные Блюмкиным, стал ждать, как тот себя поведет.
По расчетам Бокия, было у Блюмкина два варианта: первый — подталкивать Варченко, требуя, чтобы возвратил свитки. Но Барченко свитки не получит ни при каких обстоятельствах. Тогда — второй вариант: Блюмкин сам приходит и требует свитки.
Тогда Бокий его по-товарищески, но принципиально спрашивает: а не ведешь ли ты, товарищ Яков, еще какую-то игру? Не льешь ли ты воду на мельницу врага, если что-то скрываешь от товарищей по борьбе? И тогда Яков у него в руках. Навсегда. Ну, если и не навсегда, то на тот срок, который понадобится.
Но Блюмкин снова оказался выше всех расчетов Бокия. Ответный удар Блюмкина оказался тоньше и изящнее. Это было обидно.
В самый разгар работ, когда начался переход от сбора материалов и накопления знаний к их осмыслению, когда надо было всерьез заняться концептуальным обеспечением надвигающегося лабораторного этапа, сияющий Барченко неожиданно появился в его, Бокия, московском кабинете. Появился и начал радостно и гордо рассказывать о том, что приехал по вызову самого товарища Дзержинского, от которого, собственно, сейчас и идет. Варченко и расспрашивать не надо было, сам все выкладывал, то и дело восхищаясь умом и дальновидностью главы ГПУ.
— И, главное, меня просто поражает его знание истории! — восклицал профессор то и дело. — Он великолепно знает легенды не только Тавриды, но и понтийских греков! А ведь это — нетронутые глубины прошлого!
В общем, профессор Варченко получил ответственное задание на самом высоком уровне: ему предстояло подготовить и провести комплексную экспедицию по отысканию и изучению подземных городов Крыма и Северного Причерноморья. Более того, гордо сообщил Варченко, если будут серьезные открытия, то есть проект исследования и южных берегов Понта Эвксинского. Товарищ Дзержинский, расспросив о поисках на Севере СССР, предложил идти, как он выразился, «широким, воистину большевистским, охватом» и начать исследования и на юге.
— Какая глубина мысли! Какая дальновидность! — восхищался Варченко, а Бокий мрачнел все больше и больше.
Он-то понимал, что сейчас Варченко забросит всю работу по «тибетским» свиткам, и отговорить его будет невозможно. Даже если он и согласится, то нет никаких гарантий, что об этом не станет сразу же известно «железному Феликсу». А это как раз то, чего следует избегать. Тот-то мигом начнет просчитывать варианты.
И что теперь? Идти к Дзержинскому и спрашивать: почему это вы, Феликс Эдмундович, направляете Варченко в Крым? Ну-ну. Так тот и начнет отвечать искренне и честно.
Вот и получилось, что Блюмкин нанес ответный удар и мощнее и хитрее. Тем более, что сейчас его спрашивать хоть о чем-то было вообще рискованно. Уцепится и начнет сам выпытывать. А потом сразу к Феликсу. Или даже к Троцкому! А Троцкий в это время как раз вел последние свои схватки, судорожно цепляясь за призрачные символы власти, ощущая неминуемое поражение. А в такой ситуации любой может тяпнуть со всей силы, не задумываясь о последствиях!
Вот и получилось, что Блюмкин за свитки отплатил сторицей, и более того.
А за то время, пока Варченко ковырялся в Крыму, какие-то ловкие сотрудники из его лаборатории уволились и из Ленинграда вовсе уехали. Поначалу этого никто и не заметил. Мало ли молодых людей уезжает! Только потом выяснилось, что это был настоящий «отряд». И уехали они все вместе не очень далеко. Всего-навсего в город Ярославль.
Бокий узнал об этом только осенью двадцать восьмого, когда в Ярославле были похищены все материалы, привезенные только что первой, после долгого перерыва, экспедицией.
Набрали тогда много. Во-первых, потому что все соскучились по Тибету, по экспедиционной атмосфере товарищества, по настоящим поискам сокровищ человеческой мысли и культуры! Во-вторых, забрали и то, что по разным причинам не увезли из предыдущей экспедиции.