Архив

Мама с папой на крыльце нашего первого дома, она сидит у него на коленях, а у него в руках книга. Новый дом, выкрашенный голубой краской, беременная мама, с трудом проходящая в дверь, Бен, взбирающийся по ступеням, словно это скалистые уступы, рисующий где угодно, кроме своего альбома, превращающий нишу под кроватью в «дом на дереве», потому что он боится высоты и ему страшно лезть в настоящий, Линдси, с трудом помещающаяся под кроватью вместе с ним, Линдси смотрит на звезды на крыше, дед в загородном доме учит меня вскрывать замки, блокировать удары и читать воспоминания, скамьи в коридоре больницы, натянутые улыбки, драки, много крови, боль, переезд, коробки повсюду, Уэсли и Оуэн…

Все это изливается из меня на белую поверхность, забирая что-то с собой, важное, как кровь или кислород, потому что мое тело обмякает, а сознание теряет четкость, и чем дальше, тем сильнее.

И тут картинки начинают отступать, белизна пожирает их одну за другой, словно гасит экраны с событиями моей жизни. Я стою, покачиваясь на неверных ногах. Белизна заполняет все, а у меня подгибаются колени. Картинки продолжают исчезать одна за другой, мое сердце рвется из груди.

Нет.

Света и воздуха становится все меньше.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на том, что, судя по ощущениям и гравитации, я стою на полу. Сосредотачиваюсь на том, что мне нужно идти. Я слышу голоса. Я узнаю маму, которая чирикает про свою кофейню, папу, предполагающего, что это будет приятное приключение, Уэсли, говорящего, что он никуда не уйдет, Бена, просящего меня подойти и взглянуть, и Оуэна, шепчущего, что все кончено.

Оуэн. Злость придает мне сил, хотя голоса слабеют. Держа глаза закрытыми, я умоляю свое тело подняться. Оно не слушается, и я ползу к стене, которая, как я уверена, существует где-то впереди. Становится слишком тихо, и я начинаю совсем медленно соображать, но продолжаю упрямо ползти вперед на локтях и коленях. Боль в запястье напоминает мне, что я все еще жива. И тут мои пальцы упираются в основание стены.

Сердце снова подскакивает и начинает бешено стучать.

Кожа немеет, ее будто покалывают тысячи ледяных иголок. Я подтягиваю ноги и достаю из кармана ключ деда. Опираясь о стену, встаю, стараясь не упасть, хотя меня шатает из стороны в сторону, и вожу руками по стене, пока не нащупываю невидимый дверной косяк.

Все воспоминания угасли за исключением одного, связанного с дедом.

Я не могу разобрать слов и даже не могу сказать, открыты мои глаза или закрыты, и это пугает, поэтому я сосредотачиваюсь на дедушкином певучем луизианском акценте, и вожу руками туда-сюда, ища скважину. Вот и она.

Я вставляю ключ в замок и резко поворачиваю налево. Голос деда замолкает. Все становится черным. Замок щелкает, и дверь открывается. Я вываливаюсь наружу, задыхаясь от нехватки воздуха, дрожа всем телом.

Я снова в Коридорах. Ключи Отряда не должны приводить сюда, но я не уверена, использовали ли их вообще когда-либо в комнате Возврата. Я с трудом стою на ногах, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди. Здорово, что у меня еще есть пульс. На полу валяется скомканный клочок бумаги. Мой лист. Я поднимаю его, ожидая увидеть имена, но на нем лишь короткая записка.

Выбирайся из Коридоров и больше туда не возвращайся.

Уже слишком поздно. Р.

Я оглядываюсь.

Коридоры пусты, в них воцарилась подозрительная тишина. Обогнув поворот, я вижу, что все двери раскрыты. Пространство за ними скрывается в тени, но я слышу крики в вестибюле и кофейне – приказы, холодные, четкие, отдаваемые членами Архива. Это не мирные жители и не Истории. Только на третьем этаже очень тихо. Что-то во мне переворачивается, в голове раздается шепот нет, нет, нет, и, закрыв две другие двери, я выхожу в холл.

Первое, что я вижу, – красные разводы на желтых обоях. Кровь.

Упав на колени, я впервые в своей жизни искренне молюсь и тянусь за воспоминанием. Оно гудит на моих пальцах, прохладно покалывая кожу. Я отматываю его назад. Картинка лежит на самой поверхности и слишком быстро ускользает, я замечаю размытую кляксу с игольчатыми черными волосами, металл и кровь. Во мне все обрывается. Отмотав воспоминания, я пускаю картинку вперед.

Меня охватывает злость, когда я вижу, как Оуэн выходит из Коридоров и достает из кармана ручку и бумажку. Она такого же размера, как моя. Архивный лист. В холле раздаются приглушенный стук и возня. Оуэн прислоняет бумажку к зеркалу и пишет на ней единственное слово:

Свободен.

Спустя мгновение ему отвечают:

Хорошо.

Оуэн улыбается и прячет листок в карман.

Стук прекращается, и я вижу Уэсли, стоящего у моей двери. Он оборачивается, и, судя по выражению лица, с которым он смотрит на Оуэна, он все прочел, когда целовал меня.

Оуэн улыбается и что-то говорит. Слова неразличимы, только легкий шелест. Но лицо Уэсли становится свирепым. Он отвечает Оуэну, тот пожимает плечами, и в его руке появляется нож. Просунув палец в отверстие рукояти, он привычно вертит его в руке.