Архипелаг Грез

К тому же теперь я был меньше, чем когда-либо, способен справляться со сложностями реального мира. Кошмарная попытка Грации покончить собой, мое в этой попытке соучастие, разрушение, о котором предупреждала Сери. Я задвигал все это на край сознания, страшась и подумать, какие темные глубины могут во мне обнаружиться.

Я прошел пару кварталов по Росслин-Хилл, а затем поймал автобус и доехал до Бейкер-стрит. Тут я постоял немного у входа в метро, глядя через Мэрилебоун-роуд на угол, где стояли мы с Грацией перед прошлым разрывом. Что-то заставило меня перейти улицу по подземному переходу и встать на том самом месте. На углу висела реклама агентства по трудоустройству, предлагавшая места секретарей, юрисконсультов и пресс-агентов с какими-то совершенно невероятными жалованьями. Этот вечер был вполне подобен тому: мы с Грацией зашли в тупик, а Сери дожидалась своего часа где-то за границами восприятия. Начав отсюда, я нашел острова, а теперь они оказались вне досягаемости.

Памятное место оживило образы прошлого: со мною снова была Грация, она снова меня отвергала, заставляла уйти, подталкивала меня к Сери.

Я стоял под дождем и смотрел, как машины срываются с места на включившийся зеленый, спеша на Вест-уэй и Оксфорд-роуд и куда-нибудь дальше, за город. Там, за городом, я когда-то нашел Сери, и теперь я думал, а не нужно ли отправиться туда, чтобы найти ее снова.

Промокший и озябший, я переминался с ноги на ногу в ожидании Сери, в ожидании островов.

18

Нижеследующее я знал точно.

Меня звали Питер Синклер, мне был уже тридцать один год, и бояться мне было нечего. Все остальное терялось в неопределенности.

Были люди, ухаживавшие за мной, и они очень старались успокоить меня на мой счет. Я полностью от них зависел и был всем им предан. Были две женщины и один мужчина. Одна из женщин была молодая, симпатичная, светловолосая, и звали ее Сери Фултон. Мы с ней очень любили друг друга, потому что она всегда меня целовала, а когда никого не было рядом, играла с моими половыми органами. Другая женщина была старше, ее звали Ларин Доби, она тоже старалась быть со мною доброй, но я все равно ее немного побаивался. Мужчину звали доктор Корроб. Он приходил ко мне дважды в день, но я так и не смог с ним хорошенько познакомиться. И я чувствовал, что он меня отвергает.

Раньше я был серьезно болен, а теперь выздоравливал. Они сказали мне, что, как только я стану чувствовать себя получше, я смогу вести нормальную жизнь и что рецидивы мне не угрожают. Это меня очень успокоило, потому что я долго мучился от боли. Первое время моя голова была забинтована, мой пульс и мое давление крови непрерывно измерялись, и на других частях моего тела было много маленьких хирургических шрамов, заклеенных пластырем; позднее эти пластыри один за другим снимались, и боль начала затихать.

Мое тогдашнее состояние ума можно в общих чертах описать как крайнее любопытство. Это было в высшей степени необыкновенное ощущение, умственная жажда, казавшаяся неутолимой. Я был в высшей степени интересующейся личностью. Не было ничего такого, что вгоняло бы меня в тоску, или тревожило, или казалось не относящимся к области моих интересов. К примеру, когда я просыпался по утрам, доставало одних уже простыней, окружавших меня, чтобы полностью занять мое внимание. Ощущения меня захлестывали. Ощущения Теплоты, и Уюта, и Тяжести, и Трения были достаточно новы и удивительны, чтобы увлечь мой нетренированный ум всеми метатезами и нюансами симфонии. (Мне каждый день играли музыку, доводя меня до изнеможения.) Физиологические функции были чем-то потрясающим! Простое дышание или глотание доставляли несказанный восторг, а когда я открыл испускание газов и то, что могу имитировать его звук при помощи рта, это стало моим забавнейшим развлечением. Я быстро научился мастурбировать, но это была лишь недолгая фаза, которая окончилась, когда вмешалась Сери. Походы в уборную были для меня предметом гордости.

Постепенно я начал осознавать окружающую обстановку.

Мой мир, как я понял, был кроватью в комнате в маленьком коттедже в саду на острове в море. Мое восприятие расходилось от меня подобно кругам ряби на поверхности сознания. Погода была теплой и солнечной, и почти каждый день окна у моей кровати были открыты, а когда мне стало можно сидеть в кресле, меня сажали либо у открытой двери, либо на маленькой уютной веранде. Я быстро узнал названия растений, насекомых и птиц и увидел, насколько тонкими и неожиданными бывают способы их зависимости друг от друга. Мне нравился запах жимолости, особенно приятный ночью. Я смог быстро запомнить имена всех тех, с кем встречался: знакомых Сери и Ларин, других пациентов, санитаров, врачей, мужчины, который раз в несколько дней подстригал траву, окружавшую маленькую белую комнату, в которой я жил.

Я все время испытывал голод по информации, по новостям и с жадностью заглатывал каждый перепадавший мне кусочек.