Архипелаг Грез

Моя болезнь. Здесь тоже была какая-то неувязка, но я не мог понять, в чем именно. (У меня была тайная уверенность, что ничем я не болел.)

И наконец, сама Сери. Изо всех ее неувязок эта была наименее объяснимой. Я видел ее ежедневно, по многу часов подряд. По сути дела, она ежедневно объясняла мне себя и свои взаимоотношения со мной. В океане, полном бездонных глубин и подводных течений, она была единственным островком реальности, за который я мог уцепиться. Однако своими словами и запинками, своими жестами, мимолетной необъяснимой тенью на своем лице и столь же необъяснимыми долгими паузами она заставляла меня сомневаться в своем существовании. (За ней скрывалась другая женщина, ей дополнительная. У меня не было имени этой женщины, только абсолютная вера в ее существование. Эта другая Сери, doppelgänger,[2] беспрестанно появлялась в моих бредовых видениях. Она, «Сери», была опасной и изменчивой, ненадежной и вспыльчивой, нежной и очень сексуальной. Она вызывала во мне любовь и стремление защитить ее, но одновременно тревогу и боязнь за себя. Ее существование в той, другой моей жизни было настолько ярко, что иногда я словно мог прикоснуться к ней, ощутить ее запах, взять ее за тонкие, хрупкие руки.)

19

Сомнения в собственной личности стали привычной, постоянной частью моего существования. Углубляясь в них, я видел себя в обращенном виде, чуть отличным от оригинала, подобным фотографии, напечатанной с перевернутого негатива. Но больше всего меня занимало мое выздоровление, потому что с каждым днем я чувствовал себя более бодрым, более сильным, более приспособленным к возвращению в нормальный мир.

Мы с Сери часто и подолгу гуляли по территории клиники. Однажды вместе с Ларин мы выбрались в Коллаго-Таун посмотреть на спешащие по улицам машины и на корабли в гавани. В клинике был плавательный бассейн, а также корты, теннисные и для сквоша. Ни дня без тренировок; я наслаждался ощущением своего тела, вновь обретавшего силу и ловкость. Я начал набирать потерянный ранее вес, снова отрастил волосы, загорел под жарким солнцем, и даже мои послеоперационные шрамы начали бледнеть. (Доктор Корроб сказал, что через несколько недель они и вовсе исчезнут.)

Параллельно ко мне возвращались и другие умения. Читать и писать я научился почти мгновенно, а когда обнаружились трудности со словарным запасом, Ларин дала мне изданное клиникой пособие, и уже через несколько часов я владел языком со всеми его тонкостями. Моя восприимчивость заслуживала самых высоких похвал: все для меня новое я усваивал — вернее, как подчеркивала Ларин, освежал в памяти — досконально и быстро.

Вскоре у меня появились вкусы. Музыка, к примеру, казалась мне сперва угнетающим разноголосым шумом, но затем я начал различать мелодию, затем гармонию и наконец с торжеством обнаружил, что одни разновидности музыки нравятся мне больше других. Еще одной областью моих пристрастий и неприязней стала пища. Мое чувство юмора быстро утратило первоначальную грубость: я открыл, что в физиологических функциях не так уж много смешного и что бывают шутки забавные, а бывают и не очень. Сери съехала из своей гостиницы и стала жить в коттедже вместе со мной.

Мне не терпелось покинуть клинику. Я считал себя полностью пришедшим в норму, мне надоело, что со мною нянькаются, как с ребенком. Ларин раздражала меня своей неколебимой уверенностью в необходимости дальнейших уроков; в этой области у меня тоже появились пристрастия, меня бесил уже сам факт, что мне все еще что-то объясняют. Теперь, когда чтение не представляло для меня никакого труда, я не понимал, почему бы попросту не дать мне записи, по которым они со мною работают, а также эти машинописные листы.

Своего рода прорывом стал парадоксальный случай. Как-то вечером, поужинав в столовой вместе с Ларин и Сери, я мельком пожаловался, что где-то посеял шариковую ручку.

— Да она же на столе, — сказала Сери. — Я сегодня тебе ее и дала.

Я наморщил лоб, припоминая, и кивнул:

— Да, конечно.

Эпизод был ничем не примечателен, но он заставил Ларин взглянуть на меня с очевидным интересом.

— Так вы забыли? — спросила она.

— Ну да… да какая, в общем, разница?

И тут Ларин вся разулыбалась, и это было настолько неожиданно на ее строгом лице, что я тоже улыбнулся, хотя и не понимал, чему она, собственно, радуется.

— А что тут такого смешного? — поинтересовался я.

— Я уже начинала побаиваться, что мы сделали из вас супермена. Приятно видеть, что вы не чужды самой обычной рассеянности.

— Поздравляю. — Сери перегнулась через стол и чмокнула меня в щеку. — С благополучным возвращением.

Я глядел на женщин, чувствуя накипавший гнев. Они переглядывались с таким видом, словно давно ждали от меня чего-нибудь подобного.

— Ты что, — обратился я к Сери, — нарочно это подстроила?

Она затрясла головой из стороны в сторону и весело расхохоталась.

— Это только и значит, что ты снова стал нормальным человеком. Ты можешь забывать.