Та все еще держала на лице гримасу недоверия, но Алхимик видел, что его слова не пропали даром.
— Значит, беседуя со мной, ты подвергаешься… опасности?
— Такая возможность есть, — кивнул Джафар. Он никогда не позволял гордости брать верх над осторожностью. — Особенно, когда разговариваем мы… об определенных материях.
Аджан вскинула бровь.
— Даже так? Ну, должна заметить, сия… определенная материя — точнее, сам факт подобной реакции на наш разговор, — не может не наводить на некоторые предположения.
Властитель усмехнулся.
— А Высшие никогда не упускают возможности проявить себя, — как сказал бы кто-нибудь менее сдержанный на язык, подумал он, «повыпендриваться»… — В противном случае смертные вскоре начнут думать, что никаких Высших не существует, что мир таков, каким видят его они, и ничего иного — нет и не может быть.
— Ну, это преувеличение…
— Ты — сказочница, знающая тысячи оттенков мира грез; однако ты слабо знакома с историей реальных миров. Так уже случалось. Иные из тех… краев для Высших теперь потеряны. Для остальных, впрочем, тоже.
— Внешние Миры?!
— Ага, значит, что-то тебе все же известно. Здесь я тебе ответа не могу дать. Захочешь — сама узнаешь, имеющим доступ к миру грез это несложно.
Аджан покачала головой.
— Я знаю достаточно, чтобы не лезть в это.
— Мудро. Так что сменим тему. Я обещал тебе третью — и пожалуй, главную — точку зрения на ту историю дракона и охотника…
Серые глаза собеседницы стали блестящими бусинами полированной стали. В ответ на незаданный вопрос Алхимик чуть наклонил голову.
— Да, это — ИХ точка зрения.
Утренние небеса осуждающе молчали.
Жизнь — иллюзия для смертных и забава для богов, говорят в Высших Сферах. И это правда — потому что Высшие не живут, но играют. Игра — их досуг, их дело, их… в общем, Игра — все для тех, кого смертные причисляют к Богам, или, не мудрствуя лукаво, зовут небожителями.
Ими же, небожителями, придуман и введен термин «Большая Игра». Смертным он без надобности, но Высшим — необходим. В простой Игре определяется жребий смертных, одного или миллионов — значения для Игроков-небожителей не имеет. В Большой же Игре определяется удел не отдельных смертных, но целых миров; а при некоторых, особенных (правда, не слишком редких в масштабах Вселенной) обстоятельствах — также и удел Высших.
В обычном значении этого слова Высшие — бессмертны; они не умирают, потому что не живут. И для обозначения того, что случается с ними в случае проигрыша, существует иносказание «перемена статуса»; в определенном смысле, это похуже смерти. Ибо умершие, рано или поздно, рождаются в новом теле, тогда как потерявший статус Высшего практически не имеет шансов обрести его вновь.
Это — риск Большой Игры, тот ее элемент, без которого она утратила бы всю свою привлекательность для Игроков. В этом смысле все игры, известные смертным, подобны Большой Игре.
Кроме Игроков, имеется еще и Доска. Это скорее символ, чем реальный объект (впрочем, к Высшим Сферам слово «реальность» применимо слабо), и обозначается сим термином участок Вселенной, где в данное время (как бы ни было расплывчато для Высших Сфер понятие «время») проходит конкретная Игра.
И разумеется, на Доске есть Фишки, смертные. Число их и достоинство различно (в связи с чем иногда Фишки, в свою очередь, подразделяются на Фигуры, Пешки, обычные Фишки и так далее), перемещаются они по Доске согласно своим законам — и далеко не всегда Игрок, несмотря на многократно превосходящие возможности, в состоянии манипулировать даже собственными Фишками так, как ему заблагорассудится. Вообще говоря, «собственность» для Высших Сфер — термин мало характерный, и скорее всего, относится к ошибкам перевода с языка небожителей на наречия смертных.
А вот перевод такой — необходим, как необходим и обратный.
Потому что на языке смертных мыслил и писал мастер Аркан, создатель законов Большой Игры. Потому что на языке смертных написан Игровой Кодекс, книга, которую все (и даже неграмотные) небожители прочесть обязаны, если желают участвовать в общей забаве и не проиграть в первый же тур.
Потому что лишь на языке смертных Игрок может отдавать приказания контролируемой им Фишке.
Жизнь — игра для богов и иллюзия для смертных. Зато законы ее — реальность для смертных и иллюзия для богов.
Правда, как ведомо Мифотворцам, Мастерам Сна, да и многим другим, разница между грезами и действительностью — чрезвычайно мала. И не такая большая затрата, не такая значительная цена требуется для того, чтобы переступить эту грань…
Аджан покачнулась и оперлась на выщербленный камень парапета. В глазах ее плескалась боль, но — не ее боль.
— Это… что?
— И ты, общающаяся с миром иллюзий, не узнаешь этого? — поднял бровь Джафар. — Всего лишь мысленная речь. Быстрее и точнее обычного разговора. Правда, и сил отнимает больше.
— Но зачем?..
— У стен, как говорят, есть уши. У воздуха они тоже есть, и КТО слышит этими ушами — думаю, нет нужды пояснять. Мысль поймать куда как сложнее, а я обещал завершить рассказ. Если буду говорить вслух — мне могут не позволить закончить.