Аркадия

ЕВГЕНИЙ

Куда один, растрепанный и бледный,
На буром ослике ты держишь путь,
Подавленный, измученный и бедный?

Ведь попадись тебе хоть кто-нибудь,
Тебя увидев, скажет, без сомненья:
«Не Клоник это, не похож ничуть».

Не лучше ли бежать уединенья,
Раз чуткий Купидон на оселке
Натачивает стрелы для раненья?

Пахать на хляби, сеять на песке,[202]
Довериться ветрам и то вернее,
Чем верить женщине, томясь в силке.[203]

КЛОНИК

Евгений, если б я, собой владея,
Ослабил путы — горький свой полон
И снял ярем, носимый мной на шее,

Моих бы песен не был слышан звон
В полях и рощах; фавны и дриады
Не мнили бы, что ожил Коридон;[204]

Напей резвые, гама дриады,
Сатиры и сильваны, пробудясь
От долгих снов, и с ними феспиады,[205]

За руки взявшись, не ходили б в пляс
На этих травах, босы, откровенны,
И сотен песен не звучал бы глас.

Венера и проказник дерзновенный[206]
Скорбь побеждают и меня корят,
Ведь их не услаждает прах мой бренный.

И я всечасно мыслю невпопад,
Придет ли день, когда скажу, свободный:
«О благость неба, я покинул ад»?

ЕВГЕНИЙ

Скорей иссохнет дол наш плодородный,
Скорей зимой распустятся цветы,[207]
Чем ты поймешь, что муки те бесплодны.

Коль слеп Амор, то как же можешь ты
Поводырю слепому доверяться?[208]
Коль наг — что ждешь от этой наготы?

Земную жизнь сравнил бы я, признаться,
С единым днем, который пред концом
Стыдом заката должен обагряться.[209]

Как Старость обратится к нам лицом,
И годы пролетят в дурной растрате,
Стыд запылает в сердце багрецом.

И утешаться стоит ли некстати,
Мол, все заботы обратятся в дым,
Коль годы — тати нашей благодати?[210]

Итак, перед пределом роковым,
Когда поймешь, что в землю ляжешь вскоре,
Проникнешься раскаяньем святым.

А если сам с собою ты в раздоре,
То где же обретешь себе покой?
Коль страждет сердце, то рассудку горе.

Смеялись над твоею слепотой
Потоки, горы; милостью не взманен,
Награды не обрящешь никакой.

КЛОНИК

Сколь счастлив тот, кто в страсти постоянен,
Кто в жизни, в смерти любит, как любил,
Ни ревностью, ни завистью не ранен![211]

Двух горлиц вид вчера меня пленил,
Я зрел, как те гнездо на вязе вили,
И только я был небесам не мил.

Когда подруги мимо проходили
И стали рядом, помутнел мой взор,
Едва я на ногах стоять был в силе.

Молчать иль молвить? Боль язвит в упор,
Повеситься я жаждал на платане,
Мне Ифиса представил вдруг Амор.[212]

ЕВГЕНИЙ

Царит безумье во влюбленных стане,
До срока жизнь окончить норовят
И рады безрассудству, как в дурмане.

Скорее, чем изменят свой уклад,
Хоть кожу сменят. В самом деле,[213]
И стадо отдадут за смех, за взгляд.

Так Парками ведомые кудели[214]
Вмиг оборвет презрение иль гнев,
Любовь виновна в их души разделе.

Вернуться жаждут, вспять не посмотрев,
Не в пламени горят, дрожат не в стуже
Во здравье страждут, радости презрев.

Амора ищут, только всё им хуже;
То жизнь иль смерть, никак не разберу,
Зовут свободу, а узлы всё туже.

КЛОНИК

Амендолу я встретил поутру,[215]
То мне Филлида грустная предстала,
Одежды развивались на ветру.

Коль состраданья в мире есть хоть мало,[216]
То пусть душа свободу обретет,
Мне б смерть от горя избавленьем стала.

Земля! Пусть утешенье снизойдет
На скорбный прах мой, что в твоем укрытьи,
Бесследно канув, забытье найдет.

О, светочи трещащие, молить я
Не устаю: придите сей же час,
Чтоб мог ее навеки разлюбить я!

Сбегайтесь, звери, вас зовет мой глас,
И вы, о пастухи, оплачьте тело
Того, кто смертью опозорит вас.

Долг милосердью справьте, други, смело,
Меня под кипарисом схоронив,
И будет ясно: смерть свершила дело.

О рифмы, ваш безрадостен мотив,
С моею перстью вы развейтесь в поле,
Могильный холм гирляндами увив.

Пусть песня помнит о плачевной доле,
Пусть над моей могилой возвестит:
«Любил, а днесь лишь тень и прах — не боле».[217]

И, может быть, тогда меня почтит
Жестокая, зажегшая то пламя,
Но камень будет глух, ей не простит.

ЕВГЕНИЙ

Медведь и лев мне душу рвут когтями
При жалобах твоих, о Клоник мой,
И стынет кровь пред этими скорбями.

Коль господина чтишь ты всей душой,
Послушай друга верного, Евгения:
Скинь этот груз и сердце успокой.

Чти Аполлона, чти святого Гения,[218]
Жестокое унынье ненавидь
И старость удостаивай презрения.

Помогут Пан и Палее, может быть,
И житницы твои не будут впусте,
И разум ясным сможешь сохранить.

Мотыгу на плече носи без грусти,
Сажай на грядках репу и ревень,
Заботься об укропе и капусте.

Коль будет по часам расписан день,
Тогда, поверь, совсем не до печали,
Несчастья, слезы канут, словно тень.

Ты землю граблями взрыхли в начале,
Расчисть ее и вырви сорняки,
И сей затем, чтоб всходы труд венчали.

Расставлю я капканы и силки,
Глядишь, лиса в ловушку попадется,
Пусть у нее уловки велики.

Так и любовь пройдет, и так уймется
Дух зависти в ленивых пастухах,
Так зло в подлунном мире изведется,

И вместе с ним развеются как прах
Любовная горячка и томленье,
Что в слабых обретаются умах.

О тучных козах прояви раденье,
Чтоб волки не набросились на них,
Бегущих, словно робкие олени.

Пестрят поля, смотри, в цветах каких
Они мерцают! с дудкой и тимпаном
Танцуют пастухи у вод речных.

Любуйся, Клоник, Фриксовым бараном,[219]
Чтоб скука над тобой верх не взяла,
А солнце уж на западе багряном.

Гони же думу, коя тяжела,
Ты с нею бродишь день и ночь, угрюмый,
Но в мире есть лекарство против зла.

Ты всё, что я сказал, как след обдумай.