(со слезами въ голосe). — «О, юность свeтлая моя!» Генералъ, у васъ вино найдется? У васъ-то, да у настоящаго, порядочнаго генерала, чтобы шампанскаго не было?
— Внe спора. Внe спора.
— Чeмъ не жизнь? Прieду, обязательно прieду… Напьюсь.
(въ дверяхъ). — Барыня, кушать подано.
— А пока что, у меня позавтракаемъ. Пожалуйста. Гдe Иванъ Иванычъ?
— Удралъ, разумeется!
Кончено. Развеселая жизнь! Генералъ, вашу руку.
Всe идутъ въ столовую.
ДЙСТВIЕ ВТОРОЕ
— Недавно я всталъ утромъ въ ужасно горькомъ состоянiи. Прямо пошелъ мимо пруда, и думалъ, какъ нерeдко за послeднее время, что погибаю. Вотъ. На пруду камыши есть. Когда я съ ними поравнялся, вдругъ они зашелестeли. Будто нeкоторый слабый, нeжный духъ сказалъ мнe нeчто. Я остановился. Въ горлe слезы. Вдругъ показалось, что не все еще пропало.
— Ну, конечно, поэзiю развелъ. Нервы ослабeли, и все.
— Да, ужъ не очень сильны.
— А, чор-ртъ. Трудно въ этихъ дeлахъ. Никуда не спрячешься.
- Я и не прячусь. Все же голубая бездна надъ нами, благоуханiе покоса, сiянiе солнца передъ вечеромъ даютъ какъ бы мгновенное отдохновенiе… Интервалъ въ тоскe.
— Ф-ф-у-у! (качаетъ головой).
— А иной разъ въ такую минуту взглянешь на крестьянъ, мужиковъ, среди которыхъ мы живемъ, и даже позавидуешь, какъ ясно все, какъ просто. Твердый, прямой путь.
— Э-э, братецъ ты мой, хитрая штука.
— Но когда почва подъ ногами колеблется… все принимаетъ туманно-обманчивый обликъ…
(смeется). — Ты рeжешь свои яблони и думаешь, что нашелъ истину?
— Ахъ, ну, гдe же истину? Какiя слова! Но чeмъ-то жить надо…
— Свой путь! Мнe бы, въ сущности, на покосъ надо, а вотъ сижу тутъ… и чего-то жду.
— Ты-то, кажется, крeпко… на ногахъ стоишь.
— Крeпко… крeпко. Можетъ быть. Былъ я пeвчимъ, мечталъ въ театръ поступить. Собралъ бы пожитки въ кулечекъ, палку въ руки, да въ Москву, по шпаламъ. Однако, это не вышло. А случилось, что вонъ тамъ, за твоимъ паркомъ, пригнeздилась и моя усадебка. Что называется – ближайшій сосeдъ. Ты думаешь, хозяйничать очень весело? (Пауза). Ну,
Изъ парка выбeгаетъ Лапинская.
— Ужасно смeшной дяденька тутъ сейчасъ былъ. Дарья Михайловна косарямъ водки подноситъ, ну, какъ онъ усы обтиралъ, и такiе серьезные-серьезные глаза, закинулъ голову, водка буль-буль, крякнулъ и огурчикомъ заeлъ. Пресмeшной.
— Можетъ быть… мнe взглянуть на покосъ?
— Только тебя и недоставало. Да что это, право, здeсь всe работать собираются? Прямо рабочая артель. И мы съ Дарьей Михайловной варенье варили… вонъ тамъ у ней такая печурка устроена на воздухe…
(точно проснулся). — Варенье варили?
(взглядываетъ чуть съ усмeшкой). — Да, мой ангелъ. Крыжовенное. Ваше любимое. Дабы зимой доставить вамъ скромное деревенское развлеченiе.
— Ты Арiадны не видала?
— Ну, твоя Ар-рiядна… Я ужъ и не знаю, гдe она теперь. Съ полчаса назадъ заeзжалъ этотъ генеральскiй юноша… на автомобилe. И тотчасъ они сцeпились. Ils 'etaient sur le point de поругаться. Арiадна непремeнно хотeла сама править. А онъ говоритъ: это вздоръ, вы не умeете. Ну, и она ему вдесятеро. Такъ что дeло пошло на ладъ.
— Да ужъ она выдумаетъ. (Уходитъ).
— Му-удритъ Арiадна. Послeднiй разъ у генерала бутылку шампанскаго вылакала. Назадъ eдемъ, она говоритъ: «Хочешь, сейчасъ подъ машину выброшусь?»
(какъ бы выходя изъ задумчивости). — Вы сказали: ангелъ мой. Какъ…
— Это я
— За идiота меня считаете… Разумeется, понимаю. И все же…
— Ахъ, ничего не за идiота. Просто я все острю, острю. И что это, правда, со мной такое?
— Вамъ захотeлось посмeяться. Больше ничего.
(какъ бы про себя). — Да, на самомъ дeлe, чего это я все острю?
(улыбаясь). — Все равно. Разскажите, какъ варенье варили.