Читаем Аргонавт полностью

Ни дворца, ни пруда, ни одного велосипедиста. В конце аллеи не видно ни Русалки, ни моря. Где она, твоя Швеция? Америка подавно… Их мало беспокоит, кто станет следующим президентом Эстонии, – гораздо важней знать, кто им станет в Америке или РФ. Павел сказал, что был бы только счастлив, если б в России вменяемые люди управляли страной – «от этого и в Эстонии жилось бы легче».

Туман. Листья… Желтые, красные, коричневые… Последние из последних… Болтаются еще какие-то… на тончайшей ниточке… а на той рябине, смотри, ягоды! Листья… Плавно дрейфуют, покачиваясь. Падают. Вкрадчиво шелестят деревья, будто нашептывая что-то. Где-то недалеко должен быть дом, в котором она снимает угол.

Твоя дочь. Между прочим.

Ноет поджелудочная железа. Он привык к этому сосущему неудобству. Это почти как переносить голод. Если покурить, станет легче. На пять минут. А потом тошнота и легкое головокружение. Надо будет присесть.

Семь дней держался. Никотиновые пятна с пальцев сошли. Лимон резал к чаю. Дольки, дольки…

Сосет под ложечкой…

Не предчувствие. Курить. Не теперь.

Пытай себя, мучай! Терпи!

Надо ходить, ходить…

Эти тропинки. Выводят они куда-нибудь или? Растаяв в тумане, погубят и ходока? Завяжутся на твоей шее бантиком. Никогда бы не подумал, что тут можно заблудиться. Сад расходящихся тропок. А те камни. Японский сад. Больше на могильник похоже. Чуждая культура. Китайский турист о парке Вигиланда сказал «варварство». А мне там понравилось. Я б там жил. Статуя среди статуй. Или как дерево. Мы будем вечность там стоять среди деревьев, как деревья. Никто не будет нам мешать. Мы будем вечность там стоять. Среди деревьев. Как деревья. Никто не будет. Нам мешать. Не помню. Ты не помнишь. Своих стихов, поэт, не помнишь. Ты будешь вечность там стоять. Пока не вспомнишь. Жизнь – это орнамент. Текучий орнамент. Оборот кристалла вечности. Небесной лупой умноженный взгляд ювелира. Естественный свет понимания. Если б не бессонница, я бы не бредил наяву. Что может быть прекрасней блуждающей мысли в тумане? Она кажется поэтической и чудной. В гости зашедшей. Незнакомкой.

туман сдвигает ландшафт;

перебираю мысли, как ручей водоросли;

карусель, карусель;

моя дочь меня ненавидит;

понимает, поэтому ненавидит;

карусель дней и ночей;

в конце аллеи статую Русалки память дорисовывает, как

через копирку;

я упустил нить жизни незаметно (обронил где-то);

оборот, еще оборот;

все это будто мне снилось когда-то;

или кому-то;

«сноп лучей врывается в череп сквозь глазницы разбитый

витраж»

и Эверетт, и его магический калейдоскоп,

и карусель, и Русалка, и дом, в котором

дом, в котором теперь живет она с какими-то двумя

и туманом сдвинутый ландшафт;

но даже если так, пусть будет так

я не стану кричать: зачем?

(в душе моей умолкла буря – там тихо как на дне)

Он засиделся с Костей до утра. Пили чай. Костя въехал в детский сад и расположился. Новый офис ему подошел. Не слишком тесный кабинет? Нет, не тесный. Доволен. В первую же ночь остался. Сказал, что договорился. Вот и хорошо, обрадовалась вахтерша, и мне спокойней. В одиннадцать Семенов признался, что не хочет домой: сигареты, початая бутылка вина, уборка… Приду, сразу закурю, выпью бокал – противно… утром встанешь – ведро, тряпки, тарелки на кухне… пустая бутылка… с которой изменил сам себе… Костя наполнил чайник. Вот и оставайся. Поговорим. Перебрали все болячки. Алкоголизм, депрессия, дочь, жена, безработица и – Украина, Россия, паранойя местных СМИ… Костя говорил о себе. Ему нравилось на старом месте: обедал в Daily, дальше по коридору, направо через смычку, попадаешь в пассаж, там мини-маркет, парикмахерская, спортзал, бассейн, йога-центр, солярий, магазин бытовой техники и электроники – всё есть, на улицу можно не выходить совсем. Так неделями сидел в своем офисе…

(Агорафобия?)

Слушал. Кивал.

Он сам все видел: бедность, разочарование. Непонятно, во имя чего человек держится.

А сам я за что и ради чего держусь?

Кроха… Быстрые легкие ноги утром бегут по полу – и вдруг – прыг на постель, и уже лезет по нему маленький человек, щекой прижимается, скулит и шепчет: папака, поиграем в смурфиков?..

Если дочь мы уже потеряли – мир ее отнял и лапает в парках и кинотеатрах, то как предотвратить отчуждение малыша?.. на какой bungee его удержать?

Перейти на страницу:

Все книги серии Большая проза

Царство Агамемнона
Царство Агамемнона

Владимир Шаров – писатель и историк, автор культовых романов «Репетиции», «До и во время», «Старая девочка», «Будьте как дети», «Возвращение в Египет». Лауреат премий «Русский Букер» и «Большая книга».Действие романа «Царство Агамемнона» происходит не в античности – повествование охватывает XX век и доходит до наших дней, – но во многом оно слепок классической трагедии, а главные персонажи чувствуют себя героями древнегреческого мифа. Герой-рассказчик Глеб занимается подготовкой к изданию сочинений Николая Жестовского – философ и монах, он провел много лет в лагерях и описал свою жизнь в рукописи, сгинувшей на Лубянке. Глеб получает доступ к архивам НКВД-КГБ и одновременно возможность многочасовых бесед с его дочерью. Судьба Жестовского и история его семьи становится основой повествования…Содержит нецензурную брань!

Владимир Александрович Шаров

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее

Похожие книги