Арестант

— Люди, они тогда хорошо жить будут, когда научатся за все с самих себя спрашивать… В своих бедах только ты сам виноват.

Никита тяжело переживал крах семейной жизни. Понимал, что и себя-то винить не за что… Но чем виноват сын? При живом отце растет в неполной семье. Чем виновата Татьяна? Замуж-то она выходила за веселого студента-пятикурсника… а оказалась женой опера. И ведь все равно не роптала. И он был благодарен ей за это глубоко и искренне…

Продолжалась счастливая семейная жизнь. А в восемьдесят седьмом случилась у опера разбойного отдела УР Никиты Кудасова большая любовь. Началось все в классическом жанре адюльтера: в служебной командировке. Да еще с актрисой. Вот уж действительно — роман (так и выпирает это слово проклятое! Куда ж от него деться?). Странная это была любовь — тревожная… в ней было больше разлук, чем встреч. И, пожалуй, больше горечи, чем счастья. Но ведь он любил Дашу. Любил. Влюбился так, как бывает это разве что в семнадцать… А завершилось все худо. Болью надолго… чувством вины. Запомнившимся навсегда запахом накрахмаленных гостиничных простыней.

Последняя их встреча произошла в гостинице «Ленинград», в номере двести семьдесят два. Все было, как быть тому положено — страсть, ворох одежды на полу гостиничного номера. Белеющее в полумраке мраморное тело любимой женщины. Он тогда счастливый был… Счастливый, расслабленный и доверчиво-открытый.

Но опер — это не профессия, это судьба. И она напомнила о себе Никите Кудасову в двести семьдесят втором номере гостиницы «Ленинград». Напомнила в тот момент, когда он совсем этого не ждал.

…У Даши тогда были трудности. Судьба актерская — она тоже не сахар, по-разному человека прикладывает: то к славе, то к нищете и безвестности. Вот и у Даши были в тот момент проблемы. А Никита мог ей помочь. Без особого, кстати, труда… Всего-то и делов было — вытащить из Крестов человечка. Бизнесмена и мецената Всеволода Петровича Мухина. В этом случае Даша получала главную роль в фильме известного режиссера. Роль, о которой она мечтала всю жизнь… Возможно, самую главную в своей жизни роль. Бизнесмена и мецената Мухина, согласного профинансировать фильм, в Кресты упаковал старший опер Кудасов. Он знал его как бандита по кликухе Муха… Дилемма перед Никитой стояла простая, как и все дилеммы на свете: помочь с освобождением Мухи и спасти таким образом любимую женщину. Не только как актрису, но и как человека. Или выполнить свой профессиональный долг, но потерять раз и навсегда любимую женщину. Кстати, подтолкнуть ее к алкоголизму, к кокаину и судьбе валютной столичной проститутки…

Ну, опер, выбирай! Выбирай, судьба щедро подарила тебе массу вариантов — целых два. Богатый выбор! Ментовская работа иногда вообще не дает возможности выбирать. А тут — целых два решения. При любом ты оказываешься предателем. Сволочью.

Он выбрал. Простить себя он не сможет никогда. В тот же день, в день их с Дашей последней встречи в отеле «Ленинград», его жене передали кассету с записью, сделанной скрытым микрофоном в номере двести семьдесят два. И семьи у него тоже не стало.

А что же осталось? Эй, опер, что у тебя осталось? У тебя вообще что-нибудь, кроме ксивы и пистолета, осталось? Что ты молчишь, опер?

…Потом почти год он жил в каком-то заторможенном состоянии. Чтобы не спятить, ушел с головой в работу. Пахал. Казалось — мстил самому себе за свой выбор.

Их с Наташей отношения начались недавно. Обмывали в отделе внеочередное присвоение Кудасову звания. Никита Никитич к спиртному был равнодушен, но традиция есть традиция… Обмыли подполковничью звезду, и он взялся подбросить Наташу домой. И сам не понял, как оказались вместе У него… Вот ведь как бывает.

А сейчас они завтракали вдвоем в маленькой и неуютной кухне холостяцкой квартиры Кудасова.

Присутствие женщины превращало ее из жилплощади в человеческое жилье. Даже свисток давно охрипшего чайника звучал по-другому.

В сотне метров от них на чердаке соседнего дома, уже ждал снайпер.

Андрей Обнорский долго не мог заснуть. Ворочался, курил, вставал и смотрел на желто-серый прямоугольник окна. Там раскачивался фонарь, сильный ветер с Балтики обрывал листья с деревьев… В плотных потоках влажного балтийского ветра листья летели, летели, летели… Они летели как пена, срываемая с гребней пятиметровых волн. Огромный белый корабль, опоясанный рядами ярких огней, упорно шел вперед. Корпус содрогался от ударов волн. Нос судна то вздымался над водой, то резко проваливался вниз.

И Андрей то взлетал высоко-высоко — к темному сумасшедшему небу, то, пробивая палубы, проваливался вниз… Он видел судно как бы с нескольких точек одновременно. Снаружи — как с борта «Боинга» — ярко освещенным крошечным макетом корабля. И изнутри — с палубы, заполненной автобусами, легковухами, грузовиками. Он ощущал вибрацию огромных дизелей и напряжение тросов-растяжек, которые удерживали автомобили на месте.

Паром, догадался Обнорский, это — паром. Странно, почему мне снится паром? Я никогда не плавал на паромах…