Арахно. В коконе смерти

Лишь неизменно солидный Семен ответил честно:

— Понятия не имею, где и как они зимуют. По мне — хоть на Проксиме Центавра. Меня больше интересует, как они спариваются.

— Вы удивитесь, — манерно подперла подбородок поэтесса Кукушкина. — Парами!

Короче говоря, каждый из присутствующих постарался, как мог, снять напряжение.

— Спасибо, — расцвел загадочной улыбкой Усачев. — Это все, что мне хотелось узнать.

— Ну, все отшутились? — добродушно осведомился Щукин. — Хорошо. Теперь, если позволите, поговорим серьезно.

Он встал и потянул за нижний край закрепленного на стене рулона, который, развернувшись, оказался большим прямоугольным плакатом и полностью закрыл собой дверцу вожделенного сейфа. Однако разочарованный вздох у Анатолия вызвало не это.

На плакате с красочной и немного пугающей анатомической достоверностью был изображен разрезанный на две примерно равные части паук.

«Вот только лекции по энтомологии нам не хватало!» — с выражением подумал Толик и, вглядевшись в лица соседей, понял, что не оригинален. Особенно выразительной получилась гримаса Клары Кукушкиной. Как и следовало ожидать, при виде распиленных пополам и для наглядности раскрашенных в яркие цвета внутренних органов паука маргинальная поэтесса не сумела скрыть брезгливого отвращения. Зато сидящего рядом Ника увиденное явно взбодрило, он подался вперед и сощурил, насколько хватило век, выпирающие глазищи. Ноздри его затрепетали как крылья ворона, почуявшего расчлененку.

Бесстрастными остались лишь секретарши Щукина. Златовласка, в задумчивости закусившая позолоченный ноготь и глядящая на плакат снизу вверх, выглядела особенно обворожительно.

— Тезис первый и основной. Рекомендую записать заглавными буквами, — объявил Щукин, и длинноносая брюнетка принялась быстро строчить что-то в своем блокноте, опережая оратора. — ПАУКИ — НЕ НАСЕКОМЫЕ! Странно и печально, что не до каждого из вас я сумел донести эту простую мысль во время нашей предыдущей встречи. Впредь постарайтесь быть внимательнее. Мне повторить или на этот раз вы запомнили?

— Да ладно, — в большинстве своем отреагировала публика. — Чего там! Не стоит…

— Тогда давайте-ка вы сами. Да, да, повторите, пожалуйста. Нет, если можно, все вместе и одновременно. Постойте, я скомандую. Три-четыре!

— ПАУКИ — НЕ НАСЕКОМЫЕ!

Звонкий тенор Толика влился в сумбур многоголосого хора, в то время как любопытствующий взгляд его был прикован к Коровину. Неужели повторит вместе со всеми? Как пионер на линейке? Хором? Впрочем, ответа Толик так и не узнал. Нобелевский лауреат, хотя и шевелил тонкими губами, отвернувшись к окну, но, кажется, невпопад, нес какую-то отсебятину, отстраненный и непроницаемый, точно Галилео Галилей на суде инквизиторов. «Вы можете сжечь мои книги, — мнилось Толику в его взгляде. — Можете поставить меня на колени и заставить отречься… Но вам никогда не увидеть, как клево все-таки она вертится!»

— Совершенно верно! — похвалил Щукин. — Поэтому не нужно сваливать их в одну кучу с мухами, москитами, тараканами и прочими шестилапыми вредителями. У пауков восемь лап, пара челюстей и пара щупалец. У них, в отличие от насекомых, нет антенн.

— Даже у телифонов? — сострил какой-то дешевый эрудит.

— Даже у них, — улыбнулся Василий. Черная указка услужливо легла в подставленную ладонь. — Шутки шутками… — сказал он. — Естественно, никаких зачетов по теме не предвидится: вы все-таки, в большинстве своем, уже не в том возрасте. И тем не менее, думаю, мне удастся найти действенный способ завоевать ваше внимание. — он взмахнул указкой, как волшебной палочкой, потом будто розгой рассек ею воздух на две свистящие половинки. — Скажем, наказание-нет, не рублем, а условной единицей за каждую неточность, искажение фактов или просто ляп. Уверен, это подействует. Надеюсь, все со мной согласны?

И хотя согласных не нашлось, Щукин удовлетворенно крутанул указку в руках, так что влажно скрипнула кожа на ладонях, и продолжил лекцию, постепенно наращивая темп.

— В таком случае, запоминайте. Тело паука состоит из двух частей. Мягкий живот и покрытая хитином головогрудь. Посередине…

— Гвоздик? — тряхнув патлами, предположил старший в команде дизайнеров и шутливо шлепнул свои непослушные губы-и без того припухлые и наверняка привычные к шлепкам.

— Педицел, — поправил Борис Оболенский.

— Как-как? — оживился патлатый и, когда один из коллег склонился к его затерянному в извивах прически уху, взмахом узкой ладошки показал, что можно продолжать.