Аракчеевский подкидыш

Быстро, с оживленным нервно лицом, с блестящими глазами начал он заряжать пистолет, и скоро все было готово… Он даже ввинтил свежий кремень и насыпал мелкого пороху на полку. Затем с пистолетом в руке он подошел к зеркалу и приставил себе дуло к правому виску… И стал смотреть на себя. Лицо его вдруг стало бледно. И он сам удивился…

— Нет, лучше в сердце… Башку пакостить не годится. Башка — лучшая часть тела. Благородная часть. Разум — самый дорогой дар Божий.

Шумский перевел пистолет и приставил к груди. Рука его дрожала…

— Вот диковинно… — прошептал он. — Только пальцем потяни чуточку… И будет смерть. И всему конец! Только палец двинь. Двинуть. А?! Двинуть? Михаил Андреевич! Слушай, — громче выговорил он, глядя на себя в зеркало. — Двинуть?.. А? Обиды большой нет… Он особа… Он воспитал… Да зачем тебе жить? Ведь совсем не нужно… Пакостить и мерзости делать. Жить крестьянским подкидышем в дворянских хоромах… С глупой метой на лбу ходить. Жить на деньги плюющего тебе в лицо изувера… Валяй. Ей-Богу… Может быть, и цел останешься, только ранишь себя. А коли судьба, то совсем готов будешь. А может быть только так… Ну?.. Что же? Страшно? Э-эх… Животное!..

Шумский опустил руку, вздохнул и задумался.

— И наверное даже не буду убит, а только ранен… — зашептал он через минуту. — Не уйду верно на тот свет… А вот попробую уходить… И как это хорошо пробовать!.. Веселее, легче на душе, чуя, что висишь на волоске от смерти по собственной воле… Это не то, что сегодня в темноте… Там страшно было… Ну, что же? Одна комедия? А? Оплеванный?

Шумский снова приставил пистолет к груди и снова стал смотреть на себя в зеркало. Лицо бледнело все более…

— Будьте вы все прокляты! Не хочу я с вами жить! — закричал он вдруг вне себя. — Фон Энзе! Слушай… Я туда, где ты…

Прошло несколько мгновений полной тишины и затем в квартире страшно прогремел гулкий выстрел. Марфуша, сидевшая в гардеробной, вздрогнула и побледнела. Она вскочила со стула и прислушалась… Все снова было тихо… Она перекрестилась несколько раз и дрожа побежала к спальне.

XLII

Между тем в маленькой квартире уланского офицера, убитого в этот день, была необычная суетня.

Тело фон Энзе, привезенное в карете его секундантами, было положено на кровать.

Часа через два в полку уже стало известно о происшедшем диком поединке и его смертельном исходе для товарища. Все офицеры тотчас же отправились на квартиру покойного.

Весть о новом случае кукушки быстро распространилась по столице. Говору не было конца, и все толки сводились к вопросу, что сделают с аракчеевским подкидышем. Неужели временщик и теперь отстоит его, и он останется не наказанным, не будет посажен в крепость.

Большинство было уверено, что если всякого рода прошлые безобразия «блазня» оставались всегда безнаказанными, то поединок, хотя и дикий, сойдет тоже, конечно, даром с рук.

В сумерки, к дому, где был покойник, подъехала карета и из нее вышел барон Нейдшильд с красавицей дочерью.

Они медленно и молча поднялись по лестнице и вошли в квартиру… Мартенс, распоряжавшийся всем, принял их… Барон был сурово печален, а его дочь стыдливо смущена и немного бледнее обыкновенного.

Ни друг покойного, ни прибывшие не обменялись ни словом, только поздоровались. Затем родственники убитого прошли в спальню, где лежал на кровати поверх одеяла покойник в парадном мундире с иголочки.

И никто не знал, что этот мундир был еще недавно заказан порядливым немцем загодя, ради иного назначения… Надеясь на согласие баронессы, фон Энзе запасся этим платьем для своей свадьбы.

Пробыв несколько мгновений на коленях в молитве около тела, и барон и Ева вернулись в маленькую гостиную и сели на диван в ожидании прибытия пастора.

Мартенс отсутствовал, ибо хлопотал и совещался с какой-то фигурой, ожидавшей в передней, которая казалась всем прибывшим фатальной, так как всякий догадывался, что это был гробовщик.

Биллинг подсел к барону и, несмотря на свое грустное смущение, невольно приглядывался к Еве и любовался ею.

Барон стал расспрашивать офицера о подробностях поединка и о смерти фон Энзе. Биллинг рассказал все…

Барон дивился, охал и пожимал плечами, узнавая из рассказа офицера, что за безумно дикая выдумка эта кукушка.

— Стало быть, никто не видал и не знает, как фон Энзе был убит?!. — воскликнул, наконец, барон.

— Никто. Мы вошли, когда раздался последний выстрел и его стон.

— Не может быть, тут было… — Барон запнулся и поглядел искоса на дочь. — Может быть, не все было правильно…

— Объясните батюшке, — вдруг, как от толчка, обратилась Ева к офицеру тихим, но взволнованным голосом. — Объясните, что в этого рода поединках правил нет, или они другие совсем. Я знаю… Мне все рассказывали. А батюшка не знает.

Биллинг стал объяснять барону какие правила кукушки, и, когда он кончил, молодая девушка выговорила:

— Стало быть, опасность была одинакова для обоих. Г. Шумский, быть может, перехитрил покойного… Но подобное допускается в этой дуэли.

— Точно так, баронесса. В темноте всякий делает, что может, чтобы избежать выстрела противника и выстрелить вернее в удобную минуту.