По вопросу о снабжении войск Кавказского корпуса двойным комплектом артиллерийских запасов, который рассматривался Комитетом министров, Аракчеев заявил: «Я не могу об оном сделать заключение, ибо мне неизвестно требование генерала Ермолова, а сие лучше известно князю П. М. Волконскому»[170]. Александр и в этом случае согласился с аракчеевским мнением.
Еще один яркий пример. Комитет министров, обсуждая вопрос о волнениях крестьян в Белоруссии, счел, что прекращению их будет способствовать издание нового положения о крестьянских повинностях, предложенного Министерством финансов. Граф Аракчеев, обратив внимание на то, что данное положение, утвержденное Комитетом министров, распределяет повинности между крестьянами на основе уравнительности, заметил: «Я думаю, что крестьяне опять будут недовольны, то кажется, лучше было бы велеть министру финансов вытребовать к себе в департамент депутатов и сделать здесь с ними положение и внести в Комитет». Резолюция Александра была краткой: «Непременно».
Присущее Аракчееву чувство здравого смысла, его критический ум Александр часто использовал для проверки решений Комитета министров, казавшихся ему по каким-либо причинам сомнительными, недостаточно обоснованными. В начале 1821 года в заседаниях Комитета неоднократно рассматривался вопрос о снабжении продовольствием населения Черниговской губернии, которому угрожал голод. Александр, несмотря на то, что находился за границей, старался держать решение данного вопроса под своим контролем. «Я прочел со вниманием все три журнала Комитета, — писал он Аракчееву весной 1821 года. — Сожалительно весьма, что в столь важном деле, кроме противоречия, ничего другого не видно. Кому из них верить! Продовольствие обеспечено ли, или нет? Винокурение необходимо ли, или оно истощает последний хлеб? Из Лайбаха мне невозможно, по несчастью, рассмотреть затруднения по сему делу и все придет весьма поздно. Скажи мне откровенно свое мнение по сему предмету и по письму Разумовского».
В механизме управления империей Аракчеев играл чрезвычайно важную роль, но совсем не ту, что приписывалась ему современниками, а впоследствии и историками. Возвысив графа, Александр
Сановники и простые подданные сталкивались непосредственно лишь с Аракчеевым, видели только его и не замечали стоявшего за ним императора. Оттого и казалось им, что Россией управляет не кто иной, как Аракчеев. И многие историки по странному, совершенно необъяснимому обстоятельству восприняли именно это не соответствовавшее реальности представление современников об Аракчееве. Даже такой серьезный историк, как великий князь Николай Михайлович, имевший доступ ко многим утаенным от общества царским документам, и тот считал, что «последние четыре года царствования Александра Павловича стали в действительности годами управления Россией одного Алексея Андреевича». Данное мнение он высказал в книге «Император Александр I» — одной из лучших книг об этом государе. Другой, не менее серьезный российский историк — Д. Ф. Кобеко писал в своем труде «Императорский Царскосельский лицей» даже об «отречении» Александра I «от царской власти в пользу всем ненавистного Аракчеева».
Между тем многие документальные материалы свидетельствуют, что на самом деле Аракчеев если кем и был, то лишь третьим оком для своего государя, третьей его рукой. Получая от графа регулярные отчеты, Его Величество слал ему в свою очередь подробные инструкции, в которых указывал, как надлежало поступать ему в различных случаях, как разрешить то или иное дело, как обращаться с тем или иным сановником. К примеру, 13 февраля 1822 года Алексей Андреевич получил от Александра следующее указание: «Сделай одолжение, лучше выслушай Сперанского. Он будет говорить, стало ты будешь только слушать, что для тебя не вредно; долгих переговоров с твоей стороны я бы не возложил на тебя в теперешнем твоем состоянии. Но считаю нужным заметить на слова, сказанные уже Сперанским тебе, что тут личной доверенности никакой быть не может допущено».
Надо признать, из всех сановников, составлявших окружение Александра после окончания войны с Наполеоном, Аракчеев больше других подходил на роль государева ока и государевой руки. Никто не мог быть для государя оком более зорким и рукою более умелой, чем он.