Аппендикс

А вечером они смотрели очередную серию Братьев Карамазовых[48], и порой в самый ответственный момент она брала его за руку. Перед сном, позабыв весь ужас дневной погони, он вдоволь наигрался со своим всадником. Однако в понедельник, во вторник и в среду машина опять стояла в нескольких метрах от двери в их подъезд.

«Мамочка, – наконец выдавил он необычно высоким голосом, вернувшись в четверг из школы, – прощай. Уже приехали, чтоб меня забрать».

Послеобеденная прогулка в Упим казалась бесконечной. Со слезами в голубых глазах мать обещала, что случай навсегда останется их тайной, и вот теперь она постоянно хваталась за грудь и останавливалась, а он все ясней осознавал, что с этого момента, конечно, старая, милая жизнь остановлена навсегда и, если он даже не попадет в тюрьму, наверняка будет в ближайшем будущем отправлен в ад.

«Простите, синьорина, – обратилась мать конфиденциальным шепотом к молоденькой продавщице. – Игрушка совершенно случайно оказалась в руках у ребенка». Поставив на прилавок солдатика, она внушительно взглянула на Марио и одернула пиджак, сшитый ей сестрой-портнихой по моде этого весеннего сезона. Своим стилем и покроем он должен был выдавать в ней госпожу самых лучших правил. Продавщица, однако, была совсем не поражена случившимся. Не хотят ли они приобрести солдатика? Или, может, другого? – спросила она и, получив отрицательный ответ, бросила Расти в коробку к братьям.

Понуро держа под руку теперь уверенно шагающую мать, позорный воришка брел домой без сына полка. Уже через месяц все вернулось к привычному, и случай совсем бы забылся, если бы не машина карабинеров. Каждый день она неизменно оказывалась под их домом.

Однажды, набравшись храбрости, мальчик заглянул в vini e oli[49]. Трое мужчин с красными лампасами на черных брюках, приспустив ремни, весело болтали за столиком и пили вино из стеклянного кувшина. Было как раз время обеда, и он радостно поскакал домой есть жидкий суп из протертой фасоли с пастой в форме звездочек. Мать, родом из Венето, так никогда и не смогла понять особую прелесть римской кухни.

А на Рождество Баббо Натале и правда подарил Марио солдатика. Жаль, что они больше его не интересовали. Так что и мальчик из класса, хозяин целых полков и даже армий, тоже вышел из его поля зрения. Нет, песня об умершем боге ни в коем случае не была адресована ему. Немецкие солдатики были как-то связаны со страшной фотографией, которую ему показал другой товарищ: на ней костлявые, совершенно голые трупы свалкой лежали друг на друге у вырытого котлована.

Вряд ли, однако, его поколением могли быть и корсары Кармо и Ван Стиллер. Хоть характером они и походили на Марио, все-таки им скорее всего не понравилась бы эта песня.

Это было его, исключительно его время, и впервые он почувствовал, что ему отмерен некий, пока неопределенный отрезок, но что он вовсе не бесконечен, как ему всегда казалось. И что стоит только внимательно оглядеться, как найдутся люди его поколения, которое тоже, как неведомый певец, однажды заговорит во весь голос.

Уже переодевшись, моя ноги под фонтанчиком, он ловил обрывки звуков радио, поджидая возвращения голоса, обладателя которого он решил пока считать своим несуществующим старшим братом, но вместо того спортивный обозреватель, захлебываясь, рассказывал о предстоящем товарищеском матче. Крутанули колесико, и ворвался куражный, чистый голос Мины[50]: zum zum zum, la canzone che mi passa per la testa, зум зум зум, эта песня, что приходит в мою голову, zum zum zum. Эта песенка была одной из любимых, но сегодня она ему не подходила, словно яркая летняя футболка в пасмурный, внезапно открывший главу осени день. Потом невидимые волны опять подкружили к советским танкам. Вода лилась на его огромные ступни щенка, и он стряхивал песок с влажной кожи, пока непонятно где и зачем «Правда критиковала западные компартии» и кто-то искал «помощи чехословацким беженцам». Марио влез в сандалии, взял в руку пляжные сабо и в последний раз взглянул на то место, где сегодня лежал мальчик. Он сузил глаза, как в школе, когда нужно было разглядеть написанное на доске, но заметил только карапузов, которые смешно бегали друг за другом. Утренний эпизод казался сном. Оглянувшись, он посмотрел на бронзового Нерона, стоявшего у руин своей виллы, скрывающейся за деревьями. Про него говорили, что он был злодеем, но Марио в это не особенно верил. Капитан Салгари учил его, что злодей для одного может быть героем для другого.

Около часу дня в таверне, куда можно было приносить свое и где родителям наливали белое вино из плетеного кувшина, он, заняв полностью деревянную лавку, уплетал любимую лазанью из Домашней кухни по соседству.