Аппендикс

Опять Марио заметил на коленях у матери красную обложку «Дочери корсара».

– Очень интересно, знаешь, я немного прочла, – она взволнованно улыбнулась и протянула ему том.

Марио, нахмурившись, нашел страницу, на которой он остановился. Пробежав глазами несколько строк и заметив, что дошел уже до середины, он удивился, что ничего не помнит, а в голове по-прежнему звучит эта песня.

– Пришел момент, – сказал он вдруг в никуда, – отказаться от всего того, что фальшиво.

– Хм, – и отец поглядел в сторону, откуда завывал звук Скорой. – Они еще научат тебя, что насилие – это правильно. И как ты поймешь, что фальшиво, а что нет?

– Он это почувствует, – ответила за Марио мать и обняла его.

– Ух, какая ты горячая! – прижался к ней мальчик, а потом неожиданно ущипнул ее за щеку. В этом его жесте была угловатость и в то же время бесконечное сладострастие. Мать шутливо ударила его по руке.

Недалеко от них, поодаль от своих бабушки и дедушки, сгорбился паренек его возраста.

Полувегетативный дед, кажется, уже ничего не понимал, а бабушка в закрытом купальнике, с перекошенной сколиозом спиной, все равно ему что-то говорила, давала попить, сперва сняла с него рубашку, а потом, передумав и покачав головой, снова ее надела. Их внук с тоскливым, неулыбающимся лицом смотрел поверх голов бабки и деда на ребят, играющих в волейбол, и Марио подумал, что, хоть его родители и немолоды, он еще не так и несчастлив.

Эта мысль стала тверже, когда в баре, поколебавшись между маленькими бутылочками темно-коричневой шипучки Кинотто Нери (настоящий кинотто![43]) и Чедраты из цитрона, он остановился на карамельно-лимоновой газировке Спума[44]. На ее наклейке дромедар с всадником в каске грациозно бежал в сторону оазиса по пескам пустыни.

Около двенадцати стали собираться назад. Обычно последний из пляжных часов, утомившись разглядывать женские тела и мечтать о них, Марио маялся от скуки и неприкаянности, и они шли с отцом на валуны искать крабов. Копошащуюся клешнями, наседающую друг на друга живность собирали в мешок, но перед уходом Марио выпускал ее обратно в море. Отец был преданным прихожанином падре Пио[45] вплоть до самой смерти святого и поощрял к всевозможному проявлению доброты. Мальчику при крещении дали два дополнительных, теперь как бы его тайных имени – Анджело и Пио (Милосердный), и он был, конечно, рад, что крабы смогут жить дальше, хотя было и заманчиво прихватить с собой хотя бы одного. Но сегодня ни у Марио, ни у Анджело, ни у Пио не было желания не только даровать жизнь членистоногим, но даже искать их. Почти не смотрел он и на женскую мякоть, так щедро, как будто на выбор, разложенную перед ним.

«Говорят, что мое поколение», – продолжало греметь у него в голове. А кто был его поколением? Может быть, этот мальчик, который стеснялся своих деда и бабки? Или товарищ из класса, у которого была коллекция настоящих немецких солдатиков?

Еще два года назад он отдал бы все за таких. Или хотя бы тех, из резины, что стояли напоказ в универмаге Упим[46]. Целая американская армия эпохи Индейских войн в синих формах! Мама говорила, что нужно ждать Рождества. Тогда наверняка Баббо Натале[47] подарит ему одного, если, конечно, он будет прилежным. Что до прилежания, то, хоть его и сводили в одну церковь помолиться патрону всевозможных наук, результатов пока что-то не было. Не появились они и после его визитов к старшей сестре помощницы тети. Она училась на математическом факультете и здорово подтягивала лоботрясов, но Марио никак не мог сосредоточиться на открывании скобок. Легкая блузка сидевшей к нему вплотную девушки теснилась от того, что под ней вздыхало, тряпичные пуговицы кое-где вылезли из петель, а он смотрел на то, как она пишет в тетради трехзначные числа, минусы и плюсы, и вычитал оставшиеся застегнутыми пуговицы из того времени, которое ему еще осталось ждать, чтобы мочь расстегнуть их самому.

До Рождества к тому же оставалось еще больше полугода, и как-то раз один гарцующий на коне солдатик из Упима, веселенький, с желтым платком на шее, в общем-то совсем случайно оказался у него в руке. Только у дома он решился разжать кулак и взглянуть на сокровище. Всадник был юным и показался ему подросшим сыном полка Расти из его любимого сериала про овчарку Рин Тин Тин и мальчика-героя, который был чуть ли не младше его, а уже стрелял из засады в индейцев и не ходил ни в какую школу. «Так точно, генерал», – звонко воскликнул Марио и поднял руку в салюте, отвечая солдатику, как вдруг почти у своих дверей заметил машину карабинеров. Медленно, с оглядкой, с Расти в кармане коротких, доходящих до коленок штанов он поднимался по лестнице на цыпочках. Постоял под дверью и наконец со скачущим сердцем нажал на звонок.

«Господи, ты опять забыл съесть завтрак? Какой же ты бледный!» – на матери был передник с маргаритками, и он окунулся в них.