Аппендикс

– Франциск свершил подвиг скитальчества, спал на холодных камнях, ел, что ему посылал Бог. Он восхвалял Иисуса Христа, желал отдать Ему себя на служение, и тот даровал ему кровавые раны в награду, – немолодой священник с залысинами и грустными голубыми глазами благоговейно прикоснулся кончиками пальцев к своим рукам. В этот момент за его спиной вырос еще один монах. Он был черный, молодой, с яркими, как будто натертыми соком ацеролы губами, и Карлуш не мог отвести от него глаз. Монах тоже украдкой поглядывал на Карлуша. Когда они наконец вышли на улицу, Кехинде на всякий случай спрятал руки в карманах и всю дорогу смотрел на свои ноги в шлепанцах. Госпожа Бедность любила их, но он хотел бегать и залезать на деревья, гладить волосы сестры и море, убаюкивать своего близнеца, и раны ему были совсем не нужны.

На следующий день вместо террейро они снова пришли в церковь, и, пока Карлуша не было, Кехинде остался со старым монахом.

– Эти сокровища могут совершать чудеса, – шепнул он, указывая на серебряные чаши и кости в стеклянных ящиках, и вместе они поставили свечку Марии, которая блестящим взглядом и длинными черными волосами напоминала богиню Океанов Емажу.

Раз в неделю рядом с полногрудой фигуркой, духом его умершей сестренки, мать ставила на домашнем алтаре голубую свечу и для Емажи. Не забывала она также и о желтой для Ошум, о белой для властелина всех голов Обатала и, конечно, о бело-красной для Шанго, властелина головы своего сына.

В церкви свечи из желтого воска пахли, как цветущие деревья, и медленно уменьшались. И Кехинде вспомнил, как на празднике, когда богине зажигали семь свечей прямо на берегу океана, он впивался взглядом в желтый, красный и синий свет огня, таивший зеленый стержень, ожидая секунды, когда пламя совсем погаснет. Он не мог понять, где то место, куда собирается все исчезнувшее.

Однажды утром монах подвел Кехинде к высокой чаше на постаменте, зачерпнул ковшиком воды и плеснул на него. Потом вытер его белым полотенцем и велел называться Рожейро. Увидев крестик под белой, тоже подаренной монахом рубашкой, мать сказала, что теперь он может любить нашего господина Иисуса, который и есть то же самое, что Обатала, и что она должна отнести священнику за его доброту немного яиц или, если получится, целую курицу. Все эти годы она откладывала крестины из-за того, что у нее никак не скапливалось достаточно денег. Даже не на саму церемонию, а на праздник по случаю, и теперь она была немного разочарована. Однако праздник, на который собралась чуть ли не половина фавелы, все-таки кое-как устроили, и все это было как нельзя более кстати, потому что соседская детвора уже объяснила Кехинде, что такого имени, как у него, просто не бывает.

Как-то раз, когда новоявленный Рожейро, вот уже час ритмично колотивший о стену монастыря мячом, помчался вслед за ним по тропе, в зарослях он увидел молодого монаха. Счастливо глядя вверх, с улыбкой на ярких губах монах как будто поджидал, когда же господин Ииусус и Обатала снизойдут к нему с небес, а на коленях перед ним покачивался Карлуш. Рожейро узнал его только по кедам и брюкам, – верхняя часть тела дяди была спрятана под рясой монаха. Чем быстрее двигался Карлуш, тем сильнее морщился монах. Вскоре он сильно зажмурил глаза, застонал, зарычал, и Рожейро, запыхавшись, с мячом под мышкой вбежал в церковь.

Священник вытирал тряпкой алтарь. «Сегодня я научу тебя первым буквам», – гулко сказал он, забирая у него мяч и кладя его на пол.

С того дня молодой священник тоже стал подшучивать над Карлушем, а Рожейро – всерьез побаиваться дяди.

Вот и мать подтрунивала над своим двоюродным братом, но, с другой стороны, когда прожорливых туристов не хватало, шут Карлуш помогал им деньгами, и тут ничего смешного уже не было. Не стала она долго думать и тогда, когда он предложил переехать из их деревянного барака на пригорок, в каменный. Там были все окна, туда провели уже даже воду, хотя сток работал отвратительно, а из кранов выползала разная нечисть и мыши шустрили так, что Рожейро удавалось иногда заловить какую-нибудь, чтоб напугать сестру. Теперь у них было почти две комнаты и даже что-то вроде передней. Правда, Карлуш решил, что с ними будет жить и его мать, а сам он поселится отдельно, но никто против этого не возражал.