Аппендикс

– Ты отлично выглядишь, – погрузил он первые пришедшие ему на ум слова в голосовую ловушку и показал, как записалась фраза. – Ну, скажи теперь ты что-нибудь. – Наверное, ему все-таки вдруг приспичило всунуть мне эту игрушку.

– Сегодня хорошая погода, – выпалила я с наигранным энтузиазмом.

– Ну и говняная же погода сегодня, тьфу, какой холод, – почти в тот же момент услышала я неподалеку знакомый голос, капризно растягивающий гласные и следующий интонации другого, еще более южного языка. В магазин шумно входила группа людей. Оставив зонтики у порога, они шутливо подталкивали друг друга, выступали грудью вперед и покачивали бедрами, как какие-то павы или модели на подиуме. Не все они были высокорослыми, как та, продолжающая чертыхаться по поводу холода, сырости и недостатка внимания к ней Господа Бога, в которой я сразу же узнала свою окулистку с виа Биссолати, но во всех сквозила утрированная их поведением инакость.

Малодушно притаившись за одним из прозрачных шкафов, я все-таки быстро вытащила себя наружу, и под аркой высокого свода мы расцеловались с огромным существом. Огорошенный продавец отошел на безопасное расстояние, а я, переложив диктофон в левую руку, знакомилась с Инес, красивой стройной мулаткой, в роскошных черных волосах которой пестрела матерчатая роза, с безгрудой, полной и белокожей Джадой, с блондинкой Катюшей с силиконовыми губами и большой грудью, единственной итальянкой на всю эту бразильскую компанию, и с низкорослой, немолодой Фионой, похожей на русскую крестьянку с портретов Григория Сороки. Они зашли сюда в поисках радио или даже телевизора для подруги, которую вчера увезли на скорой. Пока, бродя по огромному магазину, они выбирали товар, я вернулась к своим экранам. На первом больше не было моей площади и снега. Вместо них появилась программа Кто хочет стать миллионером? На второй рассказывали о наклоне трубы акведуков и системе канализации, а на третьем Аль Пачино в банке с отключенным полицией светом обливался потом и дружески болтал с заложницами в ожидании обещанного ему самолета, чтобы удрать в Алжир.

Продавец неохотно подошел к покупателям и, как мне показалось, взглянул на меня насмешливо. Не сумев справиться с приступом гордости, вводя себя в заблуждение по поводу скорых поступлений, я решила назло ему все же купить диктофон. Хотя его цена и соответствовала цене сорока семи килограммов мандаринов с рынка, одиннадцати килограммовых банок греческого йогурта двухпроцентной жирности, тринадцати банок тунца, четырех десятков яиц и почти килограмма одного из моих любимых ройбосов «Полночь» с шоколадом, миндалем и карамелью или другого – «Французский поцелуй» (с зернами какао, шоколадом, апельсиновой коркой, малиной, корицей, чертополохом и почему-то со свеклой, ну дают же французы), я, уставившись в его сразу заморгавшие глаза, выложила все свои пятьдесят евриков на кормушку.

Черт с ним с поцелуем и тунцом, тряхнула я стариной, заглядевшись под конец просмотра на Леона, привезенного из психбольницы для разговора с главным героем, и поражаясь невероятному совпадению: хотя Леона называли «представителем третьего пола», на самом деле он уже был женой аль пачиновского Сонни, который с помощью ограбления хотел собрать деньги на ее мечту полного превращения в женщину. Оказывается, фильм был вовсе не об ограблении банка, а о любви.

Из магазина мы, девушки, вышли все вместе. Так, словно всю жизнь знали друг друга. Опять звонили колокола, дождик кончился, и снова я оказалась в облаке собственной чувствительности. Эти люди, так добродушно болтавшие со мной, казались мне почти родными. Дойдя до проспекта, мы сели в трамвай и поехали на станцию, чтобы оттуда на автобусе добраться до больницы. Дорога была долгой, я насчитала больше двадцати пяти остановок, и за это время, пока народ воспитанно глазел на моих басовитых и маскулинных дам, я узнала много чего интересного. Хотя про то, как одна подруга Лавинии всю жизнь потратила на превращение в полноценную женщину, мне пришлось выслушать не один раз.