Апокриф

Настоятель Фантес, разумеется, не представлял себе, каким, собственно, образом должно заявлять о себе чудо. Во всяком случае, квитанции, с надписью: «Свершилось!», — он не ожидал, и даже какое-нибудь завалящее знамение, вроде отдаленного грома, представлялось ему маловероятным. Наверное, поэтому, после некоторой заминки, священник встрепенулся и заключил: «В общем-то — все. Так кажется?»

Когда бабушка с внуком скрылись за дверью, еще некоторое время можно было слышать их голоса. Госпожа Аашбу домогалась от новообращенного, чтобы он ее окончательно успокоил:

— Нет, ты мне скажи! Ты правда не будешь больше ходить в это ужасное место?

А инфантильный балбес лениво отбрехивался:

— Да отстань ты! Сказано тебе: не дурак я, сам все понимаю! И чего ты меня к попу потащила?

* * *

— Ну, как вы думаете? — немного переварив произошедшее, спросил Острихс у Хаардика. — Это я? Или он сам?

— Спроси, чего полегче! — только и нашелся сказать священник. — Я-то предполагал, что ты это сам как-то чувствуешь… Разве нет?

— Нет, не замечал ничего такого… — как бы пытаясь найти подсказку внутри себя, отвечал Острихс.

— Только то, что происходит… вроде как происходит после… Но, ведь после, это совершенно необязательно, что вследствие? Так? Вот и теперь, ей-богу не знаю: может, и действительно он сам?

Хаардик забрав бороду в кулак и склонив голову, задумался, но через короткое время продолжил, улыбнувшись:

— Тут, знаешь, наверное, как? Как в каком-то анекдоте: один раз — случайность, два раза — везение, а три раза — уже привычка! А кроме того, кто-то из мудрых сказал: «Не важно верите вы в это или нет, главное — что это работает». Так вот, из того, что я о тебе знаю, из того, что ты мне рассказал о себе сам, и из того, что я видел собственными глазами, я для себя делаю вывод: работает!

— В самом деле? — спросил Острихс с оттенком некоторого даже самодовольства в голосе. — Ну, и как вы думаете, господин Фантес: тут-то уж точно нет никакого вреда? В этом-то смысле все совершенно чисто?

— По моему мнению, — да! — почти совершенно уверенно подтвердил священник.

— То есть, например, в таком направлении использовать мою способность можно и нужно? — уже даже как-то требовательно вопрошал юноша.

«А мальчик-то сам так и рвется в пророки, — подумал про себя Хаардик, — горит бескорыстным желанием осчастливить мир. Как там в этой книжке было? «Счастье для всех!.. Даром!..» Только уж больно жутко все закончилось… Не дай Бог! Впрочем, что это я? Там была работа пришельцев, насколько я помню, негуманоидов… Мы же дело не с пришельцами собираемся иметь?»

Закончив короткий внутренний монолог, священник в своей манере не стал выдвигать для Острихса никаких собственных предложений. Хаардик часто пользовался этим приемом: давал до конца высказаться собеседнику, который уже шел в нужном направлении, и в подходящий момент только одобрял подобранный им, казалось, с поверхности ответ. По наблюдениям настоятеля Фантеса, решения, которые люди считают своими, они реализуют гораздо с большим удовольствием и рвением, чем навязанные со стороны.

— Как тебе сказать? — счел он возможным ответить Острихсу, — Нужно или не нужно — это решать тебе… А вот насчет «можно»… Тебя ведь беспокоит оценка того, что ты сегодня сделал, с позиции добра и зла? Я полагаю, это, однозначно, во благо. Так что, если и дальше в таком же духе… думаю, можно!

— Тогда, может быть, попробуем реализовать мою идею? — тут же с воодушевлением отреагировал на авторитетное заключение Острихс.

— Уже идею? Ну, что ж… Излагай.

Глава 9. Ошибка

Все-таки Хаардик Фантес поспешил, назвав чудесное исцеление непутевого внука госпожи Ашбу от явного порока однозначным благом. Надо полагать, что, рассматривая под большим увеличением любое, казалось бы, совершенно бесспорное «доброе дело», почти всегда можно обнаружить хотя бы одного того, кому совершившееся благодеяние доставит разочарование и досаду. Тут, наверное, допустимо заподозрить и некоторую закономерность: чем шире круг облагодетельствованных, тем больше будет тех, кому это обстоятельство причинит какого-либо рода огорчение. Отсюда, разумеется, не следует делать скоропалительного вывода, будто творить добро (в собственном понимании) вовсе не стоит, дабы не причинить соответствующей меры зла (в чьих-нибудь глазах), однако, и не следует удивляться тому, что в азарте реализации человеколюбивых замыслов можно натолкнуться на неожиданное и резкое сопротивление.

Суть благородной идеи, внезапно возникшей в мозгу у Острихса, напрямую вытекала из только что совершенного им и недвусмысленно одобренного Хаардиком «чуда». Другие люди на их месте взяли бы, да и открыли какой-нибудь платный кабинет по излечению больных игровой зависимостью и спокойно стригли купоны, вполне безопасно сопрягая выгодное с благим. Однако чистое бессеребреничество обоих героев в сочетании с порывом молодой души одного из них и гордыней подвижничества — второго такого примитивного развития событий допустить не могли.