Апокриф

Стаарз, как обычно, начал разговор, казалось бы, с пустопорожней болтовни: справлялся о самочувствии, о делах в университете, дома… Ни дать, ни взять — заботливый родственник. На самом деле, старый оперативник зондировал меру напряженности своего подопечного. И по тому, как Тиоракис все более деревенел, отвечая на самые обычные «бытовые» вопросы, Стаарз убеждался, что агент очень неспокоен: явно ждет чего-то иного, действительно важного, теряет терпение от бесполезного, на его взгляд, разговора.

Что касается Тиоракиса, то он уже некоторое время замечал за собой, что относится к Стаарзу с какой-то неожиданной для самого себя теплотой. Ему нравилось встречаться со старым оперативником, и обычно он был не прочь потрепаться со своим куратором на любые темы, не имеющие никакого отношения к работе. Склонный к самоанализу, он достаточно быстро нашел этому причину. Стаарз был, по существу, единственным человеком, в обществе которого Тиоракису не нужно было надевать никаких масок, не нужно было играть какую-то роль, не нужно было контролировать всякое произносимое слово… Только в обществе завербовавшего его сотрудника спецслужбы Тиоракис мог внутренне расслабиться и побыть самим собою. Гэбэровец поразительным образом стал для него тем, чем обычно для человека бывают друзья и близкие…

Но сегодня попытка куратора начать деловой разговор с беззаботной прелюдии вызывала у Тиоракиса раздражение, которое он мог бы при иных обстоятельствах скрыть за привычной игрой, но в обществе Стаарза не считал необходимым этого делать.

Стаарз, внимательно наблюдавший за реакциями Тиоракиса, понял, что нынче следует без долгих обиняков переходить к делу.

Он сделал небольшую паузу, вследствие чего между ним и Тиоракисом, явно не настроенным поддерживать легкую беседу, на некоторое время образовалось натужное молчание. За время тайм-аута Стаарз забраковал пару показавшихся ему фальшивыми и ненужными продолжений разговора, вроде того: «Вас что-то тревожит, Ансельм?..» или «Я, чувствую, вас что-то мучает, расскажите…» Он и без того знал, что тревожит и мучает Тиоракиса, и поэтому не стал провоцировать агента на излияния, а решил укреплять дух своего подопечного, опираясь на обретенные новые средства.

— Ансельм! — начал он. — Как вы, наверняка, и сами догадались, наша нынешняя встреча отнюдь не ради выяснения состояния ваших личных дел.

Тиоракис подобрался, а Стаарз продолжил:

— Мы переходим к важнейшей части нашей операции против ФОБ, и вам в ней отведена заглавная роль. Я не слишком патетичен?

— Нет, ничего… Я слушаю.

— Коротко. Ваше внедрение, по всем нашим сведениям, прошло успешно. Добытые вами материалы весьма хороши и позволяют нанести сильный удар по этой организации.

Тиоракис вдруг почувствовал необходимость глубоко вздохнуть, что и сделал, сильно втянув в себя воздух носом.

— Однако, просто сильный удар нас не устраивает, — продолжал рубить Стаарз, — нам нужен удар — решающий, а еще лучше, окончательное закрытие этой темы.

Тиоракис выдохнул и вопросительно уставился на куратора.

— А для этого, мой милый Ансельм, нужно свернуть шею головке клана. Вы меня понимаете?

— В общем…

— «В общем» — не годится. Поясняю: свернуть шею — следует понимать буквально. Еще определеннее — физически уничтожить. М-м? Понятно?

— Ну да… да… понятно… — на самом деле не понимая, куда клонит Стаарз, ответил Тиоракис. — Известно, ведь: «если враг не сдается, — его уничтожают». Собственно, при оказании сопротивления, никогда не церемонились…

— Все-таки не до конца вы меня поняли, мой друг, — с коротким вздохом снова вступил Стаарз. — Никто не собирается Васоду, Рамаху или тому же Дадуду предлагать сдаваться. Во-первых, потому, что баскенцы не сдаются. Баскенец на тропе войны — фанатик. А если в редких случаях он и сдается, то, как показывает весь наш опыт, лишь для виду, чтобы обмануть. Нарушить слово, данное врагу, — у бакенцев признается родом военной доблести. Во-вторых, чтобы предложить им сдаться, и, чтобы это предложение воспринималось серьезно, нужно названных мною господ, как минимум, загнать в какой-нибудь угол, из которого они бы не могли вывернуться и где их можно было бы заставить выслушать наш ультиматум. Опять же, весь наш прошлый опыт военных соприкосновений с баскенцами говорит о том, что с помощью войсковой операции поставить их в такое положение, когда они окопались в своих катакомбах, практически невозможно. Что прикажете делать?

Этот вопрос был, разумеется, риторическим. Тиоракис напряженно слушал, не перебивал и не встревал, а Стаарз продолжал доверительным, мягким, почти воркующим тоном излагать весьма жесткие вещи.