Апокриф

– До Ноя люди жили долго, по нескольку сотен лет, и старость не приходила к ним – они рожали детей до самой смерти. Все изменилось, когда Господь прогневался на человечество и решил устроить Великий потоп. При этом Всевышний положил ограничение в сто двадцать лет на время человеческой жизни.

– Почему сто двадцать?

– Есть мнение, что именно столько лет понадобилось Ною для того, чтобы выполнить все указания Господа по строительству ковчега и его наполнению тварями земными. Так что дольше жить не имело смысла, потому что все и так погибнут.

– Какой ужас! То есть нам осталось так мало жить, что уже не имеет смысла рожать?

– Боюсь, что да.

– А у Ноя были дети? Я имею в виду не тех трех. Пока он строил, его жена рожала ему детей?

– Нет.

– А сразу после потопа?

– Нет, но надо учесть, что, когда потоп начался, Ною было уже шестьсот лет, да и после потопа он жил еще триста пятьдесят. Так что, может быть, в этом была причина. Сразу после потопа поступило прямое благословение Господа: «…плодитесь и размножайтесь и наполняйте землю». Так что внуков у него было множество.

– Чтобы были внуки, нужны дети, а у нас их нет! – Эльга больше не смогла сдерживаться и зарыдала. Глядя на любимую, я почувствовал, как у меня внутри все сжимается от жалости к ней и к себе. К горлу подступил горький комок, глаза застило слезами. Я стал глубоко дышать, пытаясь совладать с собой.

– И зачем же нам дальше жить? – спросила Эльга.

– Надеяться, – ответил я. – Ведь нам даже на двоих еще и ста лет нет. А потом, после Страшного суда, может быть, все и наладится, как в истории с Ноем. – Голос мой звучал неубедительно. Я не знал ответа на ее вопрос и был благодарен Эльге за то, что она не упомянула Даниила и не винила его во всех наших бедах.

В ту ночь мы больше не говорили. Эльга ушла в спальню, а я остался в кабинете. Я слышал, как она горько плакала, но понимал, что сейчас ей лучше побыть одной. Когда она успокоилась и заснула, я пришел к ней, лег рядом, обнял и пролежал так всю ночь.

Я не смог уснуть. И мы больше никогда не возвращались к этому разговору.

Глава 34

Уныние воцарилось в мире.

Или, быть может, только в моей душе, хотя разве этого не достаточно, чтобы краски жизни поблекли?

Царство Божие на Земле оказалось на редкость пресным блюдом. Грех – как специи, он придавал хоть какой-то вкус происходящему, а теперь? Кого ненавидеть? С кем бороться? Даже любить некого. Без детей любовь превращается в похоть, а это уже грех. Конечно, еще остается Даниил, но в моей жизни такая темка уже звучала – «счастливое» советское детство и всеобщая любовь к дедушке Ленину. Не работает. Любовь к Господу не замещает любви к женщине. Это правило едино для всех, кроме монахов. Что, превратим весь мир в один большой монастырь? Можно, конечно, но скучно…

Хотя забавы еще можно находить. Вот, например, коронация царей-пророков – замечательное будет зрелище! Да надо бы и храм Соломона в конце концов восстановить или дождаться такого состояния на Земле, что он сам нам явится. Или как там Даниил напридумывает. Хотя возникает у меня смутное подозрение, что наш Учитель не очень-то и торопится с Храмом, ведь сам факт его появления обозначает переход к новой фазе. Что там ждет, неясно даже ему, зато сейчас фаза у Даниила по полной программе. Отрывается за все предыдущие годы безвестности. Шуточки-прибауточки, официанточки и прочие прелести телевизионной славы.

Мысли у меня не очень адекватные. Опасные, прямо скажем. Так можно и до Иудиных рассуждений дойти, только вот некуда стучать на Даниила, да и Павлик Морозов не мой кумир. Так что могу идти только другим путем, великолепно отработанным в суровые советские годы. Маршируем все вместе, и лица серьезные, а в башке мысли совсем о другом. Кухонная свобода. Громко – речовки, шепотом – матерные частушки. К раздвоению личности нам не привыкать, еще добряк Фрейд констатировал амбивалентность русской души. На работу вовремя прийти и с ребят строгим голосом спросить я всегда сумею, а далее по распорядку – чем-нибудь себя занять, например компьютерными играми, чтением фантастики и прочим убиванием времени. Хорошо еще, что вязать не начал – вот бы была хохма! Варежки апостольские – чудотворные и совсем недорого.

Я стал избегать контактов с руководством страны, что, кстати, пошло на пользу общему делу и даже подогрело интерес к моей персоне. Все лизоблюдские газеты, – а других и не осталось, – восхваляли очередное деяние моих чудо-богатырей и будущего царя-пророка Владимира Владимировича, но страх и уважение к моей скромной персоне сквозили в каждой статье. Я оказался той самой руководящей и направляющей ролью партии, о которой так долго талдычили большевики.

Талдычили, талдычили, талдычили, талдычили, да и выталдычили.

Кстати, о партиях: их я разогнал, как и профсоюзы, и все прочие гражданские объединения – надоели бездельники. Политические задачи уже решать не надо, народные интересы я и без этих прохвостов знаю, так что нечего дурью маяться.