Апокриф

Табриз действовал первым. Потихонечку и ненавязчиво он выяснял, что творится и кто баламутит. Искренне пытался помочь советом, пояснял, что самодеятельности не надо, что счастье большое уже наступило. Если что непонятно, можно спросить у апостолов, и те все объяснят. Или, на худой конец, обратиться в церковь – с этой организацией работа уже была проведена. Случалось, люди вменяемые и сами наводили порядок. Таких мои ребята продвигали по иерархической лестнице, обещали поездку в Москву и аудиенцию с Царем-пророком. А кто упорствовал, знакомился с Ильей.

Ни в коем случае не стоит думать, что Илюша злой или жестокий. Совсем нет. Просто работа тяжелая, да и имя обязывает. Ведь и Илья-пророк был человеком, мягко говоря, не сахарным. Вон детишки как-то раз дразнили его плешивым, так он медведя позвал из леса, и тот детишек задрал. А все равно ведь праведником считается, да еще и из первостатейных. Вот ведь какой чести удостоился – нетленный! Где-то до сих пор с Енохом бегают да коварные планы строят – ну прямо как дети. Старики-разбойники. Так вот, Илья каждый раз относился к каре творчески – сначала внимательно определял, кого ему напоминает враг, и только потом решал его судьбу. Кому бесчувственным оземь грохнуться, кому в соляной столб превратиться, а кому каменьями побитым быть.

Больше всего ему нравилось посмотреть задумчиво на очередного бесноватого и спросить со значением: «А что, милейший, на работе горите? Ну так горите-горите…» И посмотреть, как несчастный оборачивается грудой пепла. К чести Ильи, прибегал он к этим мерам крайне редко и всегда страшно переживал, отчего мне то и дело приходилось его успокаивать. Что, впрочем, довольно легко получалось.

Собственный опыт помогал.

Глава 32

Я наслаждаюсь непростыми законами течения времени. То день мой тянется бесконечно, то не успеваешь оглянуться, как на дворе уже лето и шуба на моих плечах вызывает улыбки у случайных прохожих. Я не удивляюсь – переживание скачков ритма жизни свойственно любому человеку, правда, скорость у всех своя. Иногда можно годами жить с человеком в одной квартире, а темп будет настолько не совпадать, что вы оба проживете совершенно разные жизни.

Особенность человеческого восприятия жизни состоит в том, что себя мы не оставляем ни на мгновение – наша память пытается услужливо спрятать негативные воспоминания, прерывая работу сознания забвением и на ходу расставляя удобные эмоциональные акценты. Только тело, подвластное неукротимому процессу старения, продолжает вести последовательный отсчет времени и не желает поддаваться спасительному самообману. Когда я вижу людей, подносимых мне течением времени, я задумываюсь: какими они пришли к этой встрече, каждый из них? Вот сейчас я закрою глаза, встану и уйду, оборвав нашу связь, а их временной поток останется непрерывным. Они будут продолжать в нем плыть, удивляясь нашей краткой встрече.

А память обо мне уступит (хотя самонадеянно полагаю, что не сразу) место иным впечатлениям.

Восприятие людей всегда дискретно, отрывочно и фрагментарно. Оно разбито на картинки встреч – очных ставок, и мы лишь додумываем остальное, базируясь на полученной из разных источников информации. Насколько мы точны в собственных представлениях, ответить несложно. Давным-давно, катая в коляске свою совсем еще маленькую дочь, я замечал, как она, играя своей игрушкой, иногда вытягивала ручку и оставляла плюшевого зайчика за пределами коляски. Ушастый падал на землю, я делал шаг и подбирал его. Через некоторое время дочка вспоминала о любимце и опускала руку точно в то место, где, по ее мнению, должен был бы находиться зайчик. Его там, конечно же, не было. Прежде чем она успевала огорчиться, я возвращал игрушку на место, и дочка не замечала своей оплошности. Зато зайчик был уже совсем другим, пережившим падение на землю, ужас от расставания с хозяйкой, возвращение надежды и счастье от воссоединения.

Если переживания зайчика для вас не важны, вы не заметите изменений в его состоянии – тайная жизнь игрушки ускользнет от вас. При каждой встрече ваши знакомые будут казаться такими же, какими вы их оставили. Возможно, физические изменения бросятся вам в глаза, но перемены в душевном состоянии друзей могут пройти мимо. Такие вещи нередко происходят в каждой семье. Как часто родители не имеют ни малейшего представления о происходящем с их детьми? Вроде бы те находятся все время рядом, но разве они наблюдают?

Из каждой командировки мои ребята возвращались измененными, и меня они находили совсем иным. Я все так же слушал их отчеты, формально оставаясь прежним, но не мог не удивляться метаморфозам, происходящим с нами. Мы менялись. Нет, мы не отдалялись друг от друга, не грубели и не выгорали от непосильной работы. Даже наше взаиморасположение в Данииловой иерархии не претерпевало никаких изменений, просто жизнь давала нам опыт несовместных переживаний, которые вносили все новые и новые краски в портреты наших личностей.