Апокалипсис местного значения

— Помогли добрые люди, — мне на миг вспомнилось кроткое личико Елизаветы. — Скажи, Гриффиту ты моё имя назвала?

Джил виновато кивнула:

— После того выстрела, я решила вернуться в посёлок. Я не хотела, чтобы Смит заметил моё отсутствие. Но он уже ждал меня на окраине со своими наёмниками — ты их потом видел. Смит отругал меня за то, что я упустила Шалугина. Дескать, пока я бегаю неизвестно где, он успел улизнуть из посёлка. Пришлось броситься в погоню. Мы обыскали всё вокруг, но Шалугина уже след простыл. Тогда Смит приказал идти к стройке.

— И тут вы наткнулись на меня, — подсказал я.

Джил опустила глаза:

— Смит приказал стрелять, — произнесла она тихо. — Я пыталась отговорить его, рассказала всё, что про тебя знала, но он меня не послушал.

— Только что ты утверждала, что это был милейший человек, — не без сарказма заметил я.

— Прости, — Джил устало улыбнулась мне, — я и вправду ничего не сумела для тебя сделать.

— Пустое, — я провёл ладонью по щеке Джил, — не казните себя, мисс Браун. Всё ведь обошлось.

На второе хозяйка вынесла нам кусок порезанной ломтями холодной буженины и большую румяную калитку с грибами. Для запивки был представлен кувшин с крепким брусничным морсом.

Мы от сердца поблагодарили хозяйку и быстро уплели всё, чем нас попотчевали. Тем временем, по крыльцу затопали чьи-то ноги, и в горницу ввалился давешний кержак.

— Матвевна, — позвал он, — готова банька то. — И, уже обращаясь к нам с Джил, заговорчески спросил: — Вместе париться-то будете, али как?

Я не без надежды покосился на Джил, но глаза цвета киви метнули в меня молнию и я, вздохнув, покачал головой:

— Сначала дама.

— Я к тому спросил-то, — замялся кержак, явно сочувствуя мне, — пар там, барышня, злющий. Вы уж жару-то не поддавайте.

— Справлюсь, — пообещала Джил.

Снарядив нас к бане широченными махровыми полотенцами, Матвевна напутствовала:

— Одёжу свою там, в баньке-то, и оставьте. Уж больно грязна. Я застираю, а пока спать будете,

глядишь, и высохнет.

Джил ушла вместе с кержаком, а я ещё посидел какое-то время потягивая терпкий рубиновый морс и предаваясь блаженству ничегонеделанья. Очень скоро, однако, меня стало клонить ко сну и, чтобы не уснуть прямо за столом, я решил выйти на воздух, прогуляться. Ещё раз поблагодарив нашу сердобольную хозяйку, я подхватил полотенце и направился к бане.

На улице уже чувствовалась вечерняя прохлада и я, с удовольствием вдыхая пахнущий морем воздух, прошёлся по притихшему посёлку.

Банька стояла поодаль от теремов, возле тёмного густого осинника. Судя по своей миниатюрности, она вовсе не предназначалась для обслуживания туристов и, скорее всего, была срублена лишь для нужд персонала. Из кирпичной трубы шёл ровный седой дымок и таял в безветренном небе.

Я был от баньки шагах в двадцати, когда из ближайших кустов послышалась подозрительная возня и чьё-то смутное бормотание. Я остановился. Кусты рядом с тропой разверзлись, и из них показалась знакомая спина с пивной кружкой. Толик?! Петербуржец, а это, без сомнения, был он, пытался вытащить из глубины зарослей что-то тяжёлое.

— Анатолий, — позвал я его.

— Толик вздрогнул и обернулся.

— Серёга, братан! — воскликнул он удивлённо, едва не выпустив из рук то, что так тщетно пытался вытянуть из кустов.

Я подбежал к питерцу, и вдвоём мы наконец выволокли, ломая ветки, упирающегося и мычащего что-то нечленораздельное, старика. Я без труда узнал в нём местного гусляра. Старик мутными глазами обвёл нас с Толиком и заорал:

— И за бо-о-рт её броса-а-ет…

Толик снова нырнул в кусты и вернулся, держа в руках испачканные травой и глиной гусли. Увидев инструмент, старик по-детски заулыбался и полез к Толику обниматься, громко причитая при этом:

— Один ты, Анатолий, способен понять душу страждущую.

Старик заплакал, тряся длинными спутанными волосами. Потом вдруг обернулся в сторону посёлка и неожиданно сильным голосом, воздев руки, запел:

— О, дайте, дайте мне свободу — я свой позор сумею искупить.

Моментально от ближнего терема отделилась женская фигура и устремилась в нашу сторону. Старик прервал арию и, вцепившись в толиково плечо, жарко зашептал:

— Вот они вериги-то, Толенька, вот они. Душа-то она ведь как? Она воли требует, а её в кандалы да в клетку…

Баба, по всей видимости, супруга гусляра, ещё издали, грозя кулаком, закричала:

— Нашёлся, идол? Вот я сейчас гусли-то твои проклятые об тебя обломаю. До седых волос дожил, а всё не уймёшься, алкаш. Чтоб тебе захлебнуться!

Старик нетвёрдо шагнул навстречу жене.

— Что ты, Любушка, — залебезил он, — мы тут интеллигентно беседовали о музыке.

Не слушая его версии происходящего, баба сгребла гусляра и, сверкнув на нас с Толиком уничтожающим взглядом, поволокла мужа к посёлку.

— Прощайте, друзья! — воскликнул старик и, получив мощный тычок от супруги, покорно поплёлся рядом.

— Эх, жизнь! — прокомментировал инцидент Толик. — А, кстати, Серёга, ты-то откуда взялся?

— Да так, были дела, — отмахнулся я, — пришлось задержаться.